Зебра
Шрифт:
Вот почему Альфонс пустил слезу в гостиной Камиллы. Его закадычный друг, единственный человек, которого он любил всей душой, скоро отдаст концы, если к нему не вернется жена.
– Вы понимаете? – уронил он, кладя грубую ручищу на плечо Камиллы.
Та, пораженная его словами, молчала.
По мнению Зебры, промывание носовой полости представляло собой настоящую науку. Упражняясь в этой процедуре, он разработал методику, позволявшую ему промывать носоглотку большим количеством воды после каждого приема пищи.
В тот вечер Гаспар вставил большую стеклянную пипетку в левую ноздрю, запрокинул голову и священнодействовал, устроившись поудобней в шезлонге красного дерева на крыльце дома Мироболанов. Мари-Луиза только
– Еще пошуруем козявок или хватит? – спросил Альфонс, держа дымящуюся сигарету в уголке рта.
Усталым жестом нотариус отклонил это предложение. За два года лицо его съежилось. Создавалось впечатление, будто он носит свою шкуру, точно севшую после стирки одежду. Солнце было слишком низко, чтобы от Зебры падала тень, но, назначь он процедуру на три часа, все равно тень от него была бы жиденькой.
Гаспар медленно встал на ноги, словно боялся сломаться, и оперся на трость собственного изготовления, опиленную покороче, чтобы ходить согнувшись в три погибели. За его спиной Мари-Луиза рассказывала Альфонсу о своей племяннице, которой удалось очень хорошо сохраниться с помощью кремов. Зебра подумал о том, какую грусть всегда навевали на него старые девы. Когда женщина, выглядевшая на двадцать пять лет, с гордостью заявляла, что ей тридцать пять, ему казалось, что судьба-мачеха грубо отобрала у нее десяток лет жизни.
Зебра неверным шагом направился к лестнице, собираясь подняться в свою комнату; и тут взгляд его устремился по направлению к липовой аллее, и он вдруг заморгал глазами. Иссохшие губы задрожали, на губах обозначилась улыбка, самая настоящая, сохранившаяся с детства. Он невольно выпрямился и уронил трость.
Альфонс, ни о чем не спрашивая, тоже посмотрел на решетчатые ворота сада. Он выиграл.
По дорожке шла Камилла с двумя чемоданами в руках.
Забыв об истощении, Гаспар заковылял вниз по ступенькам крыльца, едва не сверзился, но устоял и, вихляясь всем телом, точно картонный паяц, побежал навстречу Камилле. Он в прямом смысле слова упал в ее объятия, изо всех сил старался устоять на ногах, рвался подхватить чемоданы и наконец, выбившись из сил, рухнул на траву. Перепуганная Камилла позвала на подмогу Альфонса. Вдвоем они перенесли Зебру в его спальню, где по-прежнему стояли обе их кровати.
Камилла хотела вызвать врача, но Зебра от прилива ярости окончательно пришел в себя, живо воспротивился и попросил оставить его наедине с женой. Альфонс и Мари-Луиза ретировались.
Лежа в белых простынях, с которыми он почти сливался, Гаспар дрожал, точно призрак Паркинсона. [9] Прилив крови к голове съел весь его запас сил. Он лежал без кровинки в лице между небом и землей, но достаточно отчетливо чувствовал снедавшую его холодную лихорадку. С каждым выдохом из него вылетал кусочек души. Уверенной рукой Камилла стала растирать его лишенные плоти ноги, чтобы подогнать ленивую кровь. Растерла также тощие руки, смочила пересохшие губы и поцеловала его пожелтевшие веки, словно обросшие глазным камнем; потом удалилась в одну из комнат для гостей.
9
Паркинсон, Джеймс (1755–1824) – английский врач, именем которого названа болезнь, одним из признаков которой является дрожь во всем теле.
То, что она увидела, было для нее невыносимо. Зебра, которого она оставила полным жизненных соков, теперь
Несмотря на болячки, истощавшие, варварски разрушавшие его тело, Зебра поднялся с постели. Не хотел отречься от своего статуса любовника, только это качество оправдывало его земное существование и грядущий уход в небытие. Гаспар тащился, словно призрак, по коридору, он шел по своему прошлому с целью доказать Камилле, что он, хоть и ослабел, остался мужчиной, которому принадлежат ее ночи.
Но в этот вечер поскрипывание пола лишь напугало Камиллу, не взволновало. Шаги сделались неуверенными, смолкли. У Камиллы пересохло в горле, она открыла заслонку в трубе камина, легла на кровать и погасила свет. Ею овладела решимость доиграть комедию до занавеса, отдаться мужу, если у него достанет сил обнять ее, она даже была готова разыграть сладострастие, постонать, чтобы помочь ему сделать свое дело. Она питала смутную надежду, что оргазм, если он получится, поможет Гаспару вновь обрести веру в свои жизненные силы.
В коридоре Зебра прислонился к косяку двери Камиллы и нажал на ручку. По мере того как ручка опускалась, он все яснее сознавал безумство своего намерения. Никогда уже у него не хватит сил заняться любовью с Камиллой. Взглянув на его поникший придаток, она поймет, что ему как мужчине пришел конец. В любовном бреду Зебра мнил себя способным на страсть, но его вылазка грозила закончиться полным поражением. Орас теперь – ненадежный соучастник. Гаспар снова прикрыл дверь и, пошатываясь и спотыкаясь, побрел к себе в спальню, немного утешившись лишь тем, что отступает по тому же пути, который проделывал много раз в оба конца во время своих ночных вылазок в коридор; и вдруг, когда он дошел до самого порога своей комнаты, его охватило жгучее желание. Он хотел насытиться Камиллой, запастись любовью на целую вечность; ведь эта ночь, скорей всего, – последнее его путешествие к Венере. Он хотел Камиллу здесь и сейчас, а если ему не суждено пережить эту ночь – тем лучше. Он предпочитал отправиться в потусторонний мир в объятиях Камиллы, а не обернутым в белые простыни. Но закружилась голова, и это образумило Зебру. Ему едва хватило сил дотащиться до кровати и погрузиться в невообразимый хаос, который больше сродни коматозному состоянию, нежели сну.
Заворачиваясь в простыни, Альфонс – ярый безбожник – усердно молился, горячо благодарил Господа Бога, так велики были его смятение и радость.
Сон восстановил силы Зебры. Засунув термометр в прямую кишку, он принялся расхаживать по гостиной в утреннем халате, проверяя через каждые три шага показания градусника, который он потом очень ловко вставлял обратно. Камилла еще спала; но почтальон уже принес сделанные в больнице по совету Оноре Вертюшу рентгеновские снимки.
Строгая надпись на конверте запрещала вскрывать его в отсутствие врача; тем более Зебра поспешил распечатать конверт.
Снимки, однако, не сопровождались – увы! – никакими пояснениями. Стало быть, Гаспар должен был дожидаться своего ветеринара, чтобы точно узнать, насколько серьезно чужеродные клетки отравляют его кровь. Беспокойство объяснялось тем, что теперь он хотел выздороветь, чтобы жить с Камиллой. То, что Вертюшу лечил только животных, придавало Зебре бодрости. Он предпочитал, чтобы его лечили как млекопитающее, а не как наделенное разумом существо. Лошадиные снадобья внушали ему гораздо больше доверия, нежели лекарства, бесплатно выдаваемые пенсионерам. Но добрейший Оноре должен был прийти только в десять. Ничего не поделаешь, пришлось Гаспару самому взяться за градусник, дабы самолично оценить свои шансы на жизнь.