Зекамерон XX века
Шрифт:
Большие перемены произошли в лагере. Майора Франко перевели в Магадан, его место занял младший лейтенант Никитин. Расстались мы также с кумиром и добрым ангелом берлаговцев великолепной Клеопатрой, ее сменила невзрачная плоская старая дева с желтой кожей, ничем себя не проявившая, разве что изъятием из нашего обихода отвара стланика, ибо из Магадана пришло предписание, запрещавшее употребление этого колымского эликсира. Оказалось, стланик, хоть и вылечивал цингу, очень вредно действовал на почки, сердце и другие внутренние органы. Его заменили витаминными таблетками, которые ради экономии растворяли в воде — ею и стали нас потчевать в столовой.
Новый
Нажимая на нас, Никитин утверждал, что лагерю «буквально необходим» порядок. Кличка Буквально очень скоро прилипла к начальнику. Но зеки начали его уважать, когда он окончательно поломал власть Гаврилова, Оперу не нравилось независимое поведение нового начальника, который не советовался с ним, и он стал ябедничать, однако у Никитина нашлись крепкие связи в Москве, где его брат служил в Министерстве внутренних дел. И в один прекрасный день Гаврилов уехал, оставив Буквально полным хозяином положения.
На наших бурильщиков обрушился силикоз. Не один год работали они в самых твердых породах без защитных масок, респираторов или предварительного обрызгивания, при котором в воде оседает каменная, опасная для легких пыль. Бурильщики худели, кашляли и подолгу лежали в санчасти. Их сменяли другие, иногда из вольнонаемных, последние, правда, не столько бурили, сколько руководили своими буроносами из зеков, те за продукты и курево выдавали за своих вольных хозяев по полторы-две нормы. Прошло немало времени, пока на руднике не появились, сперва для вольных, потом для нас, похожие на противогазы респираторы.
Работа моя была не скучной, но несколько однообразной: я изо дня в день делал замеры, чертил разрезы, тянул рулетку в блоке, рассчитывал сбойки, объемы, производил контрольные замеры, возился с теодолитом, почти всегда один. Веселый Яценко, переживший бурю после разгрома «Надежды», уехал, и моим шефом опять стал Аристаров, но он был очень занят внизу, в управлении.
Когда мы начинали работать на участке, здесь было всего несколько недобитых штолен со времени войны да небольшой карьер. Теперь выработки, связанные между собой гезенками, квершлагами [136] и слепой шахтой [137] , тянулись на нескольких горизонтах километрами. В забоях кое-где даже провели электричество, добротные аккумуляторные фонари сменили ненадежные карбидки. Однако по-прежнему в подземке нас постоянно подстерегала смерть.
136
Квершлаг — горизонтальная горная выработка, проводится под углом с простиранием жилы и прямолинейно для технических нужд, например вентиляции, сбойки двух штреков и т. д. Проходкой квершлага руководит только маркшейдер.
137
Слепая
…Рано утром — мы только что пришли на участок — я быстро бегу в ближний забой, замеряю уходку за ночь и спешу в контору нанести на план начатую рассечку, передать сведения в управление, теперь уже точные — времена соломахинских фантазий миновали! Рядом Антонян раскручивает арифмометр, а помощник бухгалтера Федотов щелкает на счетах. Титов как всегда опаздывает. Но вот и он приходит, и не один: с ним здоровый парень в новенькой спецовке и горняцкой каске, которые у нас носят только новички — старые горняки ходят в русской шапке.
— Мой заместитель Шилов, — представил его начальник. — Пойдем, Васильевич, обойдем до обеда штольни. Ты тоже с нами, Петро, покажешь, где выходит сбойка с четвертой.
Через два часа мы вылезли из восстающего и прошли старый, заброшенный пустой блок — здесь не работали с сорок четвертого года. Все стены были покрыты толстым, с ладонь, инеем. Шаги гулко раздавались в пустых выемках. Титов подсчитывал люки, зияющие под нашими ногами, — предшественники собрали всю руду, до мелочи!
— Со штрека под нами в понедельник нарежем квершлаг на четвертую штольню [138] . А оттуда давно уже гоним навстречу. Сколько, Петро, осталось до сбойки?
138
Под каждым блоком проходит штрек для отвозки руды.
— Двести четырнадцать метров, — ответил я. Это была очень нужная для вентиляции штольни выработка.
Титов направил луч аккумулятора на заиндевевшую стену блока. Плоские и крупные, со спичечную коробку, кристаллы сверкали, как бриллианты. Их узкие стороны играли в свете крошечных радуг. Луч упал на длинный камень под стеной.
— Давайте сядем, покурим!
Рукавицами смахнули иней с камня и сели. Шилов долго шарил по карманам, потом извлек небольшую фанерную коробку и торжественно поставил ее рядом:
— Сигары из Ленинграда! Угощайтесь!
Мы устроились на камне поудобнее и с удовольствием закурили.
— Как же ты решился ехать сюда? — спросил новичка Титов.
— Очень просто, кончил Горный институт. С отличием. В институте боксом занимался, первый разряд имею, на соревнованиях выступал… — Он закашлялся. — Видите, курить еще не научился! За нами тренер следил, лишний раз с девушкой не погуляй, чуть что сразу: «Форму потеряешь!», — а курить и подавно…
— Ну, а тут вовсе насчет баб… швах!
— Да мне-то что, с женой приехал! Она финансово-экономический кончила, на днях ее устроят в управлении. Дали уже комнату — Рая в положении… В Ленинграде мне предложили либо остаться в аспирантуре, либо Норильск или Магадан. Мы решили: поедем годиков на шесть, накопим денег на обстановку, машину купим и переедем куда-нибудь поближе, на Кольский полуостров, например, там тоже северные платят! У меня дядя главным инженером работает в Никеле.
— Не пугали вас лагерями? — спросил я.
— Еще как! Родственники с ума сошли, особенно ее, они никогда из Питера дальше, чем на Рижское взморье, не ездили… В райком комсомола нас вызывали, беседу проводили о поведении среди заключенных, был там капитан из эмгэбэ. А приехали — люди как люди…