Зелье для государя. Английский шпионаж в России XVI столетия
Шрифт:
Во время аудиенции в Ватикане Джованни де Кастро произнес пламенную речь перед Папой: «Сегодня я принес тебе победу над турками. Ежегодно они вымогали у христиан 300 000 дукатов за квасцы, которые нужны нам для прокраски тканей. Я открыл семь гор, настолько богатых веществом, которое где-либо еще на Западе встречается в ничтожных количествах и всего в нескольких местах, что мы сможем обеспечить им семь восьмых мира. И у нас достаточно воды для устройства рудников, которые дадут нам необходимые средства. Таким образом, мы сможем вернуть колоссальную прибыль, отобранную у нас Турцией, и новый источник природного богатства обеспечит тебя всем необходимым для ведения Священной войны»{14}.
Папа признал открытие месторождения величайшей победой христианства над мусульманами.
Богатое месторождение «белой соли», находившееся возле Лорето, позволило папской курии полностью обеспечить собственные войска дешевым порохом. Уже в 1464 г. на рудниках в Тольфе было занято до 8000 работников. Ежегодно продажа квасцов приносила Ватикану до 100 000 дукатов чистого дохода{15}. Приличия требовали, чтобы товар, который христианские короли покупали у Папы, обращали в порох и использовали на полях сражений против других христианских королей, хотя бы на бумаге служил мирным целям — для протравки шелковых тканей.
В 1466 г. право на эксплуатацию рудников в Тольфе получил Пьеро де Медичи, правитель Флоренции и главный банкир Ватикана. За два года он добился больших успехов в монополизации добычи природного сырья и в расширении рынка сбыта. Конкуренцию с неаполитанскими рудниками удалось устранить, когда между папой Павлом II (Пьетро Барбо) и королем Фернандом I было достигнуто соглашение, согласно которому сбыт квасцов из Неаполя и Тольфы объединялся сроком на двадцать пять лет; половина доходов шла папскому двору, половина — королевскому.
К 1468 г. был положительно решен вопрос о поставках квасцов в Нидерланды. Под угрозой отлучения от Церкви герцог Бургундский Карл Смелый отменил свой указ, разрешавший купцам вывозить квасцы из любого региона мира, и обязал покупать только итальянский товар. Один кантар сырья в Тольфе обходился Медичи в 3–4 дуката, на европейском рынке цена за тот же кантар составляла 18 дукатов{16}. Некоторые сложности возникли в Англии. Генуэзские купцы основали факторию в Лондоне, однако Генрих VII остался глух к воззваниям Папы и продолжал поддерживать торговые отношения с поставщиками сырья из Малой Азии{17}.
Торговля квасцами приносила Медичи колоссальные доходы, они по праву считались самой богатой семьей Западной Европы. Римские первосвященники, кардиналы, короли и герцоги брали в банке Медичи огромные суммы для оплаты расходов на войну. Белым пятном на карте все еще оставалась Московия, представлявшая собой богатейший рынок по сбыту стратегического сырья и предоставлению кредитов.
На Руси огнестрельное оружие стало использоваться позднее, чем в Европе. Если в середине XIV в. практически все европейские армии были оснащены пушками, то первое летописное известие о применении огнестрельных орудий в России относится к 1382 г. — при обороне Москвы от орд хана Тохтамыша{18}. Очевидно, в составе московского войска находились западные артиллеристы, т. к русские освоили обращение с оружием семь лет спустя. Голицинская летопись сообщает, что «лета 6897 (1389 г.) вывезли из немец арматы на Русь и огненную стрельбу и от того часу уразумети из них стреляти». Тогда же немцы продемонстрировали технологию изготовления пороховой смеси. Эксперимент закончился неудачей: в Москве сгорело несколько дворов «от делания пороха»{19}. Не удивительно, что
Русские князья, несомненно, стремились снизить затраты на огнестрельный «наряд», покупая металл у ганзейских купцов и приглашая западных специалистов-литейщиков для обучения собственных мастеров. В 1447 г. инок Фома хвалил тверского мастера Микулу Кречетникова: «Таков беяше той мастер, яко и среде немец не обрести такова»{21}. Помимо артиллерии и боеприпасов важной статьей военных расходов являлся порох, а точнее — калийная селитра. При отсутствии залежей природной селитры русским на протяжении длительного времени приходилось покупать природный минерал у иностранных купцов, позднее — приглашать западных мастеров для организации селитряного дела.
Термин «селитра» появился на Руси сравнительно поздно — во второй половине XVI в. — в переписке московского правительства с англичанами. Во внутренних документах использовалось слово «ямчуг». Первые сведения о «ямчужном деле», т. е. извлечении кристаллов калийной селитры из органических остатков путем выпаривания, относятся к 1545 г. В разметном списке, составленном по случаю приготовлений к казанской кампании, указывалось количество «пищального зелья», или пороха, взимаемого в качестве налога в натуральном выражении либо деньгами. В грамоте говорилось: «А которым людем зелья добыти не мочно, и Государь Великий Князь велел тем людем дати мастеров емчюжных и пищальников; а велел им варити зелье тем людем собою, а мастером им указывати»{22}. По наблюдениям исследователей, в правительственном документе понятия «делать порох» и «варить ямчуг» смешивались{23}. Это дает основание предположить, что и в 1540-х гг. ямчужный промысел являлся делом новым и еще не освоенным для Московии.
Познакомившись с «огневым боем» в конце XIV столетия, московиты первоначально покупали на Западе готовый порох. Смертоносный порошок получил название «зелье» по аналогии с ядом, составленным из нескольких ингредиентов. Позднее, узнав пропорции пороховой смеси, на Руси стали приобретать ее основные составляющие — калийную селитру и серу. Скорее всего, название «соль» для калийной селитры в русском языке было усвоено в искаженном виде из итальянского или немецкого языка (Salnitro — итал., Salpeter — нем.). При изобилии собственных соляных промыслов (на Двине, в Старой Русе, в Соли Галичской, в Неноксе, в Усолье, в Нерехте, в Ростове, в Переславле-Залесском), в XIV–XV вв. русские купцы покупали «соль» у ганзейских, астраханских и сурожских купцов.
После завоевания Константинополя Османской империей цены на «соль» у сурожан и ганзейских купцов значительно выросли. В конце 1460-х гг. Москва и Тверь предприняли попытки наладить прямые поставки сырья из Азии. Летом 1467 г. Иван III одарил посла ширванского шаха богатейшими дарами: тот вез из Москвы 90 кречетов. Вместе с ним отправились в Дербент Афанасий Никитин и другие тверские и московские купцы в надежде дешево купить «белой товар». Однако ширваншах отказал русским, мотивируя тем, что желающих слишком много. Получив отказ, Афанасий Никитин, по совету «бусурман», отправился в Чюнере, а затем в Бедер. Но и здесь его постигло разочарование: «Мене залгали псы бесермены, а сказывали всего много нашего товара, ано нет ничего на нашу землю: все товар белой на бесерменьскую землю, перец да краска, то и дешево. Ино возят ачеи морем, ини пошлины не дают»{24}. Как видно из текста, «белой товар», переправлявшийся в Дербент в мешках из воловьих шкур («ачеи» — волы), не облагался торговой пошлиной в Ормузе. Привилегии в налогооблажении означали, что «белой товар» представлял собой стратегическое сырье и его поставки контролировались властями.