Зелье
Шрифт:
Было это тридцать лет тому назад.
Легкий пар поднимался над крышкой, в домах напротив одно за другим гасли окна.
– Олег, ты скоро? Пора спать!
– крикнула мать из своей комнаты.
– Спи, мама, спи. У меня еще много, - отозвался он.
...Зелье зельем, а сила духа силой духа. Пора. Тридцать пять лет - это тот возраст, когда мужчине уважение нужнее, чем всеобщая любовь. Всю жизнь в симпатягах - мало. Посмотрим, товарищ Жуков, поглядим...
В комнате матери раздраженно
Наступило воскресенье, одиннадцатое марта, восход солнца, согласно календарю, должен состояться в 6:58.
И состоялся. Окно неярко, но вполне уверенно засветилось сероватым мглистым светом. Олег взглянул на часы: 6:57. Он встал с табуретки. Стрелка коснулась 6:58. Он выключил газ, взял кастрюлю полотенцем за нагревшиеся ручки, осторожно перенес ее в свою комнату и поставил на подоконник. А поставив, почувствовал внезапно такую усталость, что немедленно, не раздеваясь, повалился на диван и крепко уснул.
7
Вкус был неопределенный, но перцу он бросил, как видно, от души - во рту, во всяком случае, основательно жгло. Мокшин выпил полную чашку, вытер губы и сел на диван. Ничего не происходило, никакого душевного подъема, или там прилива решимости, или вспышки принципиальности он не чувствовал, ощущал только, что не выспался и что - идиот - убил ночь перед выходным днем неизвестно на что, на детскую чушь, и никому ведь не расскажешь: засмеют.
– Сидишь?
– спросила мать входя.
– Почему не идешь к своей Дульцинее? Поругались-таки?
– Мама, - вежливо, но твердо сказал Мокшин, - очень тебя прошу, не говори ты о Варе в таком тоне. А лучше тебе вообще о ней помолчать, другой тон у тебя не получится.
– Как?!
– спросила мать.
– Что с тобой? Ты заболел?
– Я абсолютно здоров и, будучи здоровым, еще раз прошу тебя не говорить пренебрежительно о женщине, которую... о близком мне человеке. Ты поняла?
– А я ничего особенного не говорю, - мать поджала губы и попятилась. Сказать нельзя... я просто так... откуда мне знать, твое дело...
Что-то бормоча, она исчезла, а Мокшин вышел в коридор, набрал Варин номер и сказал ей, что в кино идти нет сил, не спал ночь и валится с ног. А вечером, если она не против, он заглянет.
– А что случилось? Опять бессонница? Или маме было плохо? встревожилась Варя.
– Ничего страшного. Занимался тут одним делом. Пока.
До обеда Мокшин проспал. Мать была непривычно молчаливой и даже как будто испуганной, сделала его любимые сырники и клюквенный кисель. Олег сказал ей, что скоро уходит, будет у Варвары.
– Если что нужно, звони туда.
– Ей?! Чтоб я звонила ей?! Ну... хорошо, позвоню, если что.
– Вот и славно. А я, если останусь
...И ведь, черт подери, как просто и эффективно! Ну, дела...
Несмотря на кучи снега, громоздящиеся вдоль тротуара, на сугробы в сквере и голые деревья, улица была определенно весенней. Оттаявший за день асфальт подсыхал, дул теплый и влажный ветер.
На углу Невского и Садовой его окликнули.
– Олег Николаевич! Олег Николаевич! Постойте!
Знакомый тягучий голос, от которого у него всегда портилось настроение. А она уже была тут, уже хватала за локоть.
– Представляете, - сообщила она, - отпирается. Ничего, говорит, не было и нет. Зануда, говорит, ревнуешь напрасно. Как вы считаете? Врет? А я, между прочим, как раз сегодня видела во сне реку. Большая такая река, как Волга. А на самой середине...
– Лошадь, - догадался Мокшин и, не давая ей закрыть рта, продолжал, высвобождая локоть: - Во-первых, мне некогда, тороплюсь на свидание. Во-вторых, ваш муж безусловно прав. В-третьих, перестаньте видеть сны. Всего наилучшего.
– Как?!
– опешила Зленко.
– Да вот так. Извините, - и, церемонно ей поклонившись, он заспешил к метро, радуясь Началу Начал.
Никуда они с Варей не пошли, сидели и разговаривали, и, конечно, он рассказал ей про книгу, про бумажку с рецептом, про зелье, про все. Варвара слушала его с улыбкой, покачивала головой, а когда он закончил словами: "Я пошел, а она стоит, челюсть - до земли, глаза как колеса у самосвала", сказала:
– Вот за это я тебя и люблю.
– За что?
– За все.
8
Наступил понедельник, рабочий день. Начался он с того, что Мокшин пригласил к себе Майю Зотову, конструктора как-никак третьей категории.
– Хочу вам сообщить, Майя Ивановна, - сказал он, внимательно всматриваясь в ее лицо, - что в ту пятницу я, как двоечник, краснел за ваш чертеж перед начальником отдела, потому что физически не успел исправить в нем все допущенные вами ошибки, а их было тьма. Больше я не намерен ни краснеть, ни тратить свое рабочее время на исполнение _ваших_ обязанностей.
– Олег Николаевич, - привычно затрепетав, перебила его Зотова, - как вы так можете, у меня же ребенок, вы же знаете.
– Не надо жалких слов, очень вас прошу. Ребенок дома с бабушкой, а вы на работе. И ради бога, делайте дело. Или не можете?
– Я... нет, - выдавила Майя после паузы, - я... просто... Вы не переживайте так, Олег Николаевич.
– Тогда идите и работайте, - мирно сказал Мокшин, - и помните: скоро переаттестация. Все.
А минут через десять явилась секретарь директора Лариса Николаевна со своей злополучной ладонью.