Зелен камень
Шрифт:
Вдруг он остановился, пораженный, испуганный. К борту выработки были прислонены два кайла, немного поодаль лежало несколько опрокинутых тачек. Через несколько шагов попалась почти истлевшая ивовая корзинка. Между черными прутьями блестели две бутылки, залитые по пробке белым сургучом. В корзинке он нашел пожухлые ярлычки, отвалившиеся от бутылок, и прочитал, что это «хлебное вино»: здесь очень давно пировали люди и выпили не все.
Подняв огарок над головой, Петюша увидел грубо сколоченную лестницу, лежавшую под бортом плашмя. Зачем понадобилась она здесь, куда поднимались по этой лестнице? Пробравшись немного
Огарок стал совсем маленьким, огонек свечи уже грел пальцы. Петюша не решился зажечь новую свечу из трех целых, оставшихся в его мешочке, укрепил огарок на камне, достал хлеб — увы, как мало хлеба было у него! — отрезал ломтик и стал жевать, глядя на лестницу и груды сланца, блестевшего тысячами черных огоньков.
Свеча мигнула. Показалось, что между камнями ответно вспыхнула желтая искра. Снова мигнула свеча, и за камнем засветилось желтое, теплое. Он не утерпел, добрался до того места, где играла искра, и увидел такое, чему сначала даже не поверил. Это были часы из красивого желтого металла, с толстой короткой цепью; на другом конце цепи на добавочной тонкой цепочке висела хрустальная печатка. Находка заняла его. На крышке часов затейливо переплелись накладные буквы «ПРП». Эти же буквы были вырезаны и на печатке. Нечаянно он нажал головку часов, и крышка откинулась.
— Добрые часы! — шепнул Петюша.
Таких часов он никогда не видел и понял, что в его руках большая ценность. Но часы стояли, и Петюша осторожно повернул рубчатую головку.
Нежный позванивающий звук тотчас же достиг его слуха. Обрадованный, он приложил часы к уху; они тикали, маленькая стрелка под тонким стеклом двигалась, и Петюша засмеялся, точно вдруг нашел друга.
Но самое прекрасное было впереди. Когда часы еще стояли, Петюша нажал золотую колодочку, выступавшую на борту часов, но это ничего не дало. А теперь, когда он нечаянно нажал колодочку, послышался веселый, чистый перезвон. Часы будто поздоровались, будто сказали: «Ничего, ничего, Петюш! Мы живем, правда живем!» Они ободрили своего маленького хозяина, эти чудесные часы, и Петюша решил, что никогда с ними не расстанется.
Мигнул и исчез огонек: огарок кончился.
Поджав ноги, прикрыв их полами ватника, Петюша притих, глядя широко открытыми глазами в темноту. Страха уже не было. Казалось, что здесь безопасно, что сюда никто не проберется. Еще не думалось о том, что и ему не выбраться из этого затишья в далекий мир, шумевший под широким небом.
Утомленный пережитыми страхами, он заснул, привалившись спиной к борту забоя.
3
Поезд пришел в Горнозаводск очень рано.
Первое, что сделала Валентина, — разыскала будку таксофона и набрала номер телефона Марии Александровны. Послышались гудки вызова — один, другой, третий… Мелькнула мысль: «А если он чувствует себя так плохо, что не может встать? Что я делаю!» Не дослушав четвертого гудка, она повесила
По асфальту мягко прошуршали первые машины, прогромыхал полупустой трамвай, неподалеку раздался заводской гудок.
«Ниночка должна знать, что с Павлом, — подумала она. — Но так рано нехорошо звонить… Пешком дойду до Георгия Модестовича — он встает рано. Позвоню от него. И от мил-друга близко до квартиры Колывановых».
Тут же поймала себя: «Почему бы сразу не пойти к Павлу? Просто я боюсь, боюсь узнать… нехорошее… Что нехорошее? Не знаю, совершенно ничего не знаю».
Старик Семухин обрадовался ранней гостье.
— Ну, проходи, проходи наверх, красавица! — сказал он, провожая Валентину в мезонин. — Ты зачем в город-то?
— Прежде всего, разрешите позвонить по телефону.
— Звони, конечно, это дело простое.
Послышался знакомый, немного небрежный и капризный голос Ниночки.
— Кто в такую рань?.. Ты, Валя? Поражена! Когда ты приехала?.. Почему ты звонишь, могла бы прямо придти! Ради такой гостьи встану на четверть часа раньше и напою тебя чаем.
— Где Павел, у себя? Не знаешь?
— Павел? Ведь он уже уехал в Новокаменск после того, как побывал в Горнозаводске по этому дурацкому вызову.
— Но затем он снова поехал в Горнозаводск, совершенно больной.
— Я знала бы, если бы Павел Петрович приехал… Постой, Мария Александровна оставляет ключ у нас. Я надену халатик и пойду проверить.
Через минуту-другую вновь послышался ее голос:
— Ну так и есть: в квартире Расковаловых — никого.
— Где же он? — с упавшим сердцем спросила Валентина.
— Не представляю… Ищи его, а если не найдешь, позвони мне на службу. Сейчас нам не удастся поговорить: я бегу на работу. Ты знаешь, нашлась мне замена, и меня наконец-то отпускают к моему Федьке. Счастью нет границ! Сегодня сдаю дела. Приходи, я оставлю ключ от квартиры у дворника. Мама и дети на даче, тебе никто не помешает. Ты отдохнешь, напьешься чаю… Где ты сейчас?.. Ах, у этого симпатичного старца! Очень удачно!.. Итак, располагай моим домом, а пока передай трубку Георгию Модестовичу.
— Чего там опять этой торопыге требуется? — проворчал Георгий Модестович.
Выслушав Ниночку, старик хотел вспылить, но вместо этого рассмеялся:
— Что ж, быть по-твоему, пускай артист вечерком прибежит, авось разберусь… — Положив трубку, он объяснил: — Скупает тут одна шальная голова бутылочное стекло за стоящий камень, а потом бегает ко мне удостовериться, что дураком родился. А ты барыней не сиди, пей чай! — Он отхлебнул из каменной кружки, разрисованной цветочками, с любопытством посмотрел на побледневшую, окончательно выбитую из колеи Валентину и спросил: — Что ж это Павлуша, значит, в Горнозаводск ездит, а ко мне ни ногой? Как там у него дела?
— Плохо… У него серьезные неприятности по служебной линии.
— Гм, по линии? — встревожился Георгий Модестович. — Ты говори толком, а не по линии…
— Вчера его сняли с работы…
— Что плетешь!
— Снят с работы за служебную халатность, за аварийность на шахте, — повторила Валентина, и ее губы задрожали.
Выслушав ее нескладный, трудный рассказ об авариях, о странном вызове Павла в Горнозаводск, о пожаре, Георгий Модестович вскочил и пробежался по комнате.