Зелёная кобылка (худ. Б. Шахов, В. Панов)
Шрифт:
Мирились тогда у нас на «вскружки» — драли один другого за волосы. Вскружки были простые, сдвоенные, с рывком, с тычком, с поворотом, зависочники, затыльные до поясу, до земли.
Сенька сперва сказал — пять простых. Смешно даже! Пять-то простых — это когда из-за пустяковой рассорки дело выходило, а тут вовсе другое: улицы мирились, да еще навсегда!
Выбрали для такого случая три самых крепких зависочника да пять затыльниц до земли, чтоб лбом в землю стукнуть.
Встали парами один против другого
— Не в зачет! Сенька мажет!
Дальше уже пошло по совести. Драли друг друга за волосы так, что у всех стояли слезы на глазах. Нельзя же! Мирились не на день, а навсегда, да еще с разных улиц. Дешевкой тут не отделаешься! Составились еще две пары, но Гришку Чируху никто не вызвал.
Когда мир был заключен, решили искупаться на каменушенском берегу. У нас было удобнее, да и Петьке давно хотелось помериться с Сенькой на воде. Только куда Петьке! Сенька и заплывал и нырял много дальше. Потом Сенька боролся с Кольшей и тоже легко его бросил. Зато на палке Кольша все-таки перетянул. Попыхтел, конечно, а перетянул. Все три раза. Хотели еще проверять — заставляли снова бороться, да Кольша сказал:
— Ну-к, он ловчее, а я сильнее.
На этом и согласились. Медведушко наш, и верно, ловкости большой не имел.
Мы — остальные — тоже боролись и на палке тянулись, но это уж так, для порядку. Зато наши новые друзья заказывали мне:
— Егорша, свистни по-атамански.
Я бы с радостью потешил друзей, но после первого же посвиста из окон ближайших домов высунулись взрослые и на всякие голоса закричали:
— Егорко, уши оборву!
— Свистни еще — я тебе покажу!
— Егорко! Ты опять? Сколько раз тебе говорить, а?
Петька, всегда гордившийся моим свистом больше меня, похвастался:
— По всему заводу против нашего Егорши свистаря не найти! Мешают вот только парню! — кивнул он головой в сторону ругавшихся взрослых и сейчас же громко спросил первоглинских: — Ребята, у вас Тулункины есть?
Сенька с удивлением поглядел на него:
— Ты что, шутишь? Мы — Тулункины пишемся.
— Да ведь вы Кожины!
— Кожины, а пишемся Тулункины.
— Отца у тебя как зовут?
— Иван Матвеич.
— Сеньша, друг! Его-то нам и надо!
— На что?
Этот вопрос смутил Петьку. Он метнул глазами в мою сторону и сказал:
— Егорше вон надо-то… Поклон, что ли, передать.
— Ну, что… Приходи, Егорша, в шесть часов. С работы он придет.
Загадка была отгадана. Тулункина нашли — и вовсе близко.
ВЫСЛЕДИЛИ ДО КОНЦА
До шести еще было далеко, и мы занялись игрой в городки, только перешли на Первую Глинку. У них было гораздо лучше
В шесть часов я сходил к Ивану Матвеичу. Он только что пришел с работы и умывался у крыльца. Я тут ему и сказал:
— Дяденька, тебя Софроныч с лошадью ждет, а где — я укажу.
Иван Матвеич выпрямился во весь свой высокий рост и так, с мокрым лицом, спросил:
— Какой Софроныч?
— С которым ты в городе работал. Еще письмо он тебе писал…
— Постой… Ты откуда его знаешь?
— Не велено сказывать.
— Да ты чей?
Я сказал. Иван Матвеич торопливо утер лицо и руки, потом сказал:
— Пойдем к отцу. Знаю я его.
Пришли. Иван Матвеич сразу же сказал:
— Мне бы, Василий Данилыч, с тобой надо поговорить.
— Говори тут — некому у нас вынести.
— Нет, все-таки надо бы по тайности.
— Тогда пойдем в огород.
— И парнишку твоего надо.
— Неуж что худое наделал?
— Нет, ровно.
В огороде у нас росло два черемуховых куста, под ними стояла скамейка. Место это называлось садом. Тут и уселись.
Иван Матвеич, понизив голос, проговорил:
— Сынишка твой сейчас мне поклончик передал от человека, которого ему, ровно, знать неоткуда. Стал спрашивать, где видел, а он говорит — не велено. Вот и повел к тебе. Пусть расскажет.
Тут уж пришлось сказать все. Отец пожалел:
— Ох, ребята, ребята, давно бы сказать надо! Хоть мне, хоть Гриньше, хоть Илье. Беги-ка за своими заединщиками да Илью тоже позови. Скажи, дело есть.
Через несколько минут на скамейке прибавился Илья Гордеич, Петькин отец, а мы все трое уселись на земле. Мой отец сам рассказал, как было дело, потом сказал нам:
— Вы, ребята, теперь про это забудьте. Будто и не было. Слышали?
— Без вас того человека уберем, — добавил Илья Гордеич.
— Без нас не найти, — ответил Петька. — Он на нашу песенку отзывается, а вы не умеете.
— Найдем и так. А вы забудьте! Никому чтобы! Панок-то, Егорша, не твой?
— Мой…
— Смотри! Всем говори — давно потерял.
— Я так и думал…
— Ну, а теперь бегите играть.
Когда нас так отстранили, Петька первым делом налетел на меня:
— Распустил язык! Все им сказал. Кто тебя просил?
— Сам бы шел!
— «Сам бы, сам бы»! А ты что?
— А то… Не поверил Иван Матвеич. Пойдем, говорит, к отцу.
— Ну?
— Ну я и рассказал.
— Все, как было? И про место, где он лежит?
— И про место…
— Вот и вышел «малый мой, малый мой, понесу тебя домой»! Теперь, думаешь, они что скажут?
— Так ведь спрячут его.
— Спрячут-то спрячут, да тебе не скажут. Слыхал у них разговоры: «Отвяжись! не твое дело!»
— Узнаем, поди, потом, — отозвался Колюшка.