Зеленая креветка (Сборник с иллюстрациями)
Шрифт:
— Ах, мамочка! — со смехом вскричал Макс. — Ну что такое Нигель? Ведь это же ничто. Ты права, я пустил развитие этого болвана на самотек. Зачатки идеализма трансформировались в нем в фашизм. Я искореню их. Завтра же Нигель пройдет операцию дезинтеллектуализации.
Мать поморщилась, она не любила сложных слов.
— Потом, — сказала она, поколебавшись, — эта девушка, которую ты прячешь… Все же надо такие вещи устраивать иначе. Ты не думаешь, в какое время мы живем.
— О, я только об этом и думаю, — сказал Макс.
— Это тоже очень плохо, — ответила мать
Ночью Макс проснулся от приглушенного стона. Ему показалось, что кто-то стукнул в стену. Набросив халат, он прошел в комнату Иды. Дверь была полуоткрыта, за нею все растворялось в иссиня-черной мгле. Макс шагнул вперед, нашарил выключатель. Свет вспыхнул, озарив пустую комнату.
— Ида, — негромко сказал Макс.
И вдруг увидел девушку. Она сидела на корточках между диваном и книжным шкафом. Плотно прижавшись спиной к лакированной поверхности и охватив коленки руками, она смотрела вперед открытыми неподвижными глазами. Бескровные губы были сжаты в серую ниточку.
Девушка беззвучно плакала.
— Тебя что-нибудь напугало?
Она покачала головой. Слезы полились еще сильнее. С большим трудом Макс уговорил ее лечь в постель. Под одеялом она казалась совсем маленькой.
Макс сел рядом и взял ее руку. Ладонь была теплой и влажной. Он не знал, что нужно сказать, и погладил ее слабые пальцы. Ему было жалко эту маленькую женщину, почти девочку, с тонкими ключицами и набрякшими от слез веками.
Когда она успокоилась и заснула, Макс ушел к себе и, ложась, подумал: «Что же ее так напугало? Воспоминание?»
Но этого ему никогда не удалось узнать.
Утром в дом ворвались эсэсовцы. Их привел Нигель. Он стоял в дверях, сложив руки на груди, и смотрел, как мать Макса трясущимися руками заталкивала белье в легкий дорожный сак.
Ида пыталась бежать через окно, но ее схватили и сильно избили. Она посмотрела долгим взглядом на Макса, и ему показалось, что она улыбается разбитыми в кровь губами.
Макс вздрогнул. Он вернулся к действительности: над площадью неслись черные тучи, точно дым от коптящих факелов.
Глядя на Нигеля, в такт своим словам размеренно взмахивавшего рукой, Макс подумал, что загадка осталась неразрешенной.
Концлагерь надолго отбил у него охоту к философствованию. Тогда он понял, что такое ответственность мышления.
«Почему нас так легко надувают? — думал Макс, разглядывая толпу перед кафе. — Каким чудом удается обманывать целые народы? Мы, немцы, едва ли не самый интеллектуальный народ в Европе, попались на такой примитивный логический крючок. И снова идем на ту же приманку. Что это такое? Какие темные силы все время толкают нас в бездну? Кто решит этот вопрос?»
В это время Крюге толкнул Макса в бок.
Он кончил.
Друзья сели в такси и поехали за машиной, в которой был Нигель.
— Ты думаешь сделать это сегодня?
— Если удастся.
Они проехали почти до конца городка. Нигель въехал во двор, где стоял чистенький коттедж.
Макс отпустил такси, и они пошли по пустынной улочке, обсаженной редкими деревьями.
— Как ты думаешь,
— Не сомневаюсь. Он ничего не может забыть. Даже мелочь.
Ночь была пустой и тяжелой. Максу стало тоскливо. К чему все это? Других привязывает к жизни любовь и люди — у него осталась ненависть к Мигелю. Раздумья о нем и о том, как все случилось, было огоньком в душе Макса. Обычно силы черпают из надежд, он добывал их из глубокого отчаяния. Уничтожить Нигеля означало конец тоски. Но боль — это все же еще жизнь. А пустота…. Никакими мыслями нельзя наполнить пустую душу. Они там просто не держатся. Это дырявое сито — предвестник смерти.
Макс толкнул коленом воротца и сказал Крюге:
— Подожди меня здесь.
Крюге напряженно расхаживал вдоль забора. Художник был взволнован. Соучастие в убийстве человека. Правда, едва ли можно назвать Нигеля человеком. Кроме всего, он по всем законам, божеским и человеческим, заработал смертную казнь. Преступления тут никакого нет. Но все же… Юлиус всматривался в ржавую ленту дорожки, по которой Штаубе шагал к дому. Художник видел, как Макс поднялся на крыльцо. Донесся приглушенный клекот звонка. Дверь распахнулась, и Макс исчез.
«Все же я женат, и дети….» — подумал Крюге. Минут через десять Штаубе появился. Он спокойно вышел на улицу и, подойдя к художнику, сказал:
— Теперь можно сматываться.
— Бежим!
— Погоди.
Макс посмотрел на окно дома, которое внезапно озарилось белым пламенем. Отрывисто рявкнул взрыв, и посыпались стекла.
— Пожалуй, не успеем. — Ничего, давай!
Следователь Гюнтер досадливым жестом нажал кнопку звонка.
— Попросите Гольца.
В комнату развинченной походкой вошел молодчик лет тридцати.
— Послушайте, Альваро… Кстати, почему вас так зовут? Вы испанец?
— О нет, шеф. Эту кличку придумали друзья. И я присвоил ее себе как официальную,
Гюнтер пожал плечами.
— Присвоил. Ладно. Так что вы здесь написали?
— Где, шеф?
— Вот здесь. Прочтите. — Понтер протянул ему бумаги.
— «…установлено, что взрыв произошел в спальне, где находился господин фон Штеке. Следов трупа найти не удалось, так как непродолжительный, но сильный пожар уничтожил улики. Тщательная экспертиза обнаружила бронзовые статуэтки (2), каминные часы, сильно обгоревшие, настольную лампу, искалеченный взрывной волной радиоприемник неизвестной марки, набор каминных щипцов, железный остов спальной кровати, металлические приспособления для работы с горячими предметами…»
— Хватит, — прервал его Гюнтер. Он с яростью заглянул в голубые с водянистой каемкой глаза Альваро и сказал: — Как, по-вашему, улики могут сгореть? Не отвечайте. Мне ясно, что вы думаете. Теперь дальше. Скажите, что означает слово «тщательная» в определении работы экспертизы? Не то ли, что она с удивительной находчивостью обнаруживает каминные часы и остов спальной кровати и не находит даже следов трупа весом в сто килограммов? Не отвечайте, я знаю все, что вы скажете. Сейчас мы поедем туда и все начнем сначала.