Шрифт:
Далин Максим Андреевич
Зеленая кровь
Зеленая кровь.
...Стояли звери около двери,
В них стреляли, они умирали...
Стишок маленького мальчика, записанный
Стругацкими.
Пёс.
Запах
Раньше, чем он открыл глаза, все это рухнуло на ноздри. Дикая боль, большая беда, кромешный ужас, а не запах. Старыми неопрятными ранами отовсюду несло, запекшейся кровью, выделениями усталых больных тел, теряющих силу, прокисшей пищей, мочой - причем мочой бойцов разного возраста и ранга, неузнаваемой и недоброй химией, ржавым железом, пробитой электропроводкой - и отчего-то особенно сильно кошкой.
Кошка-то при чем, мутно подумал Рамон, с трудом выкарабкиваясь из какой-то тяжелой душной ваты. Кошка тут совершенно ни к чему. Это даже оскорбительно как-то, почти смешно - плен и вдруг кошка.
Глупо.
Захотелось убедиться в собственном обонянии, захотелось облизнуть нос, и Рамон облизнул. Шершавый сухой язык царапнул мочку носа, тоже шершавую, сухую и горячую. Совсем мне плохо, подумал Рамон. Пить хочется. Как пить хочется.
И открыл глаза.
Глаза резанул белый искусственный свет. Над головой горела убойной мощи лампа без всякого подобия колпака или абажура. Голова, которая и так тяжело ныла, разболелась сильнее. Рамону хотелось лежать, но он сел и встряхнулся.
Тело гудело, как палками битое. А вокруг была клетка. Стальная ржавая решетка, цементный пол. Голый цемент и ржавое железо. Пять шагов вдоль, три - поперек. Вольер. Дверца, сваренная из кусков стальной арматуры, заперта на магнитный замок с пятью штифтами - такое Рамон уже видел.
Пустая клетка. В ней - только помятое ведро, пропахшее хлоркой, но даже через хлорку пронюхиваются следы многих, кто сидел в этой клетке до Рамона. Хотя, похоже, не все мочились в это ведро, многие нервно метили углы - просто от безысходности, надо полагать. По запаху очевидно.
Справа, за решеткой - глухая стена. И сзади - стена. Впереди - дико освещенный коридор. А слева, решетка к решетке, еще один вольер. И в том, в соседнем - миска с водой. Полная миска воды, литра два. Рамон опять облизнул свой несчастный нос.
Младшей Ипостаси до воды ни за что не добраться. Никак. Разве попробовать Старшей?
Рамон старательно сосредоточился и мысленно рванулся в другую форму, рассудочно, как никогда. Младшая Ипостась не желала отступать, вокруг был кошмар, сплошной кошмар, сплошная опасность - инстинкт подсказывал, что сейчас нужна физическая сила, мускулы и нервы, а не хрупкое тело и универсальные голосовые связки. Если бы не жажда, от которой хотелось лечь и скулить, перекинуться бы не вышло вообще. Из-за жажды получилось с третьей попытки.
И Рамон сразу дернулся к решетке, чтобы протянуть сквозь нее руку - но тут глаза Старшей Ипостаси заметили то, что Младшая проигнорировала. Рядом с миской спала кошка.
Бред - кошка. Кот, конечно. Северная рысь. Крупный, тяжелый пятнистый зверь свернулся на
Кот показался Рамону меньше и легче него самого, но сложно предвиделось, как бы обернулись дела, если дошло бы до драки. От кота припахивало доминантом, чужими смертями. С ним стоило считаться хотя бы из вежливости. Не каждый бы принял это во внимание, подумал Рамон, но я-то и есть не каждый. Я приму. Я буду корректен, очень корректен. Я был при исполнении - и в сущности, я до сих пор при исполнении. Я буду вести себя, как подобает.
Рамон вздохнул и облизал губы - язык Старшей Ипостаси до носа не доставал. Хотел гавкнуть, спохватился, негромко окликнул:
– Эй, кот!
Ухо с кисточкой дернулось, но и только.
– Эй! Кот! Ты слышишь!
– гаркнул Рамон в полный голос.
Из клубка высунулась лапа, потянулась и растопырилась, обнажив длинные желтоватые лезвия когтей, тут же ушедшие обратно в мех, как в ножны. Потом раскрылись глаза, две янтарных пуговицы - и страшная клыкастая розовая пасть в длинном вкусном зевке. Все показал, подумал Рамон. Все оружие продемонстрировал. Мило как...
Что с кошки возьмешь.
– Послушай, кот, - сказал Рамон с нервным вздохом.
– Я очень пить хочу. Очень. Дай мне попить.
Кот выпрямился и принялся тянуться. Сперва он потянул спину, потом - передние лапы, потом - по одной - задние, и уже потом, когда потянулся как следует, перекинулся, не торопясь, плавным, текучим движением. И гибкое тело Старшей Ипостаси кота уселось на пол с совершенно не изменившейся ленивой хищной грацией.
Кот, выразительно не замечая Рамона или делая вид, что не замечает, рассеянно облизнул ладонь и расправил пальцами пышные бакенбарды.
Рамон бессознательно скульнул от жажды и ожидания. Кот вскинул на него золотистые глаза с фальшивым удивлением.
– Кот...
– голос Рамона снова чуть не сорвался в скулеж и был удержан в приличных рамках только усилием воли.
– Я так пить хочу. Я мог бы сам взять - когда ты спал.
На скуластом лице кота мелькнула тень надменной улыбки.
– Вежливый бобик, надо же... жажда мучает, да?
– мурлыкнул он и скользнул взглядом по миске с водой.
– Что, обколотый, да, бобик?
Нос Рамона сморщился сам собой, а верхняя губа вздернулась над клыками. Но он все-таки желал быть корректным, а потому вдохнул внутрь свое раздражение и сказал всего лишь хмуро:
– Меня подстрелили капсулой, наверное, со снотворным. Или с чем-то вроде, - и показал кожу на боку: синяк с красной меткой в середине.
– Внутри все сухо, совсем сухо, даже больно... Тебе что, воды жалко?
Кот в продолжении этой речи внимательно разглядывал темное пятнышко на бетоне с непроницаемым выражением, начесывая бакенбарды влажными пальцами. Потом мягко улегся на пол и снова потянулся.
– Вот что, - изрек наконец.
– Морду от решетки, бобик.
Рамон зарычал.