Зеленая лампа (сборник)
Шрифт:
Я перестукиваюсь, значит, я живу!
– Я опять тебя разбудил? Ну ничего, в жизни наступают такие ночи, когда тебя никто не будит, и, поверь мне, это очень грустно. Поэтому не сердись и слушай.
Старику большевику Бог выдал куски заката. Большевик-отшельник, который жил на высокой-высокой горе, близко к Богу, кидал эти куски людям. И потом он потребовал у Бога куски зари.
«А мне не все ли равно, – сказал Бог, – возьми зарю!»
И выдал старому большевику-отшельнику целый рулон зари.
Людям раздавали куски зари и куски заката, но очереди не было. Старому большевику стало очень грустно: люди привыкли стоять в очереди за хлебом, за мясом и не хотели стоять в очереди за зарей или закатом.
Вот в чем печаль нашего существования.
Встречаю Светлова в издательстве «Советский писатель», и, пока мы спускаемся по бесконечной скучной лестнице с
«Идет старик. Навстречу ему девочка, полная мечтаний, сказки.
– Слушай, старик, ты когда-нибудь был мальчиком?
– Не помню, – угрюмо ответил старик.
– А ты помнишь девочку, которую ты любил?
– Давно это было…
– Куда ты идешь?
– Я иду за пенсией».В конце пятидесятых годов Светлов задумал написать сказки. В прозе. Они должны были называться «Повзрослевшие сказки». Замысел очень увлекал Светлова, он часто и много рассказывал о нем друзьям. Весной 1961 года, находясь в Ялте, он написал «Пролог» и, первую из десяти, сказку про Девочку-копеечку. И «Пролог», и сказка были напечатаны на машинке в одном экземпляре. Светлов носил их в кармане пиджака, охотно читая друзьям. Несколько раз я просила его разрешить мне перепечатать эти сказки, чтобы иметь хотя бы еще один экземпляр. Но он только отмахивался:
– Вот напишу все десять – тогда печатай себе на здоровье!
Когда он заболел и его увезли в больницу, сказки исчезли.
Не знаю, потерялись ли они или хранятся у кого-нибудь из слишком «дальновидных» друзей. У меня сохранились лишь записи, сделанные под диктовку Светлова. Бывало, что, сидя в шумной компании, он вдруг задумывался и говорил негромко:
– Запиши, старуха.
И диктовал какой-нибудь маленький кусочек или отдельную мысль. А случалось, что звонил по телефону и просил записать. По-разному бывало.
Мне думается, что сейчас, когда Светлова нет среди нас и сказки его никогда не будут дописаны, важно сберечь то немногое, что осталось от его замысла. Поэтому я и разрешу себе привести в своих воспоминаниях некоторые записи, хранящиеся в моем архиве…Действие «Пролога» разворачивалось на крыше гостиницы «Москва», в ресторане. У официанта из кармана выпадает серебряный рубль и разбивается на гривенники. Судьба каждого гривенника и должна была лечь в основу сюжета каждой из десяти сказок.
Первый гривенник был очень голоден. Он купил за девять копеек булочку и, съев ее, превратился в Девочку-копеечку.
«Как жить? – подумала девочка. – У меня в Москве нет никого близких. А в Курске есть тетя».
И девочка пошла к тете в Курск.
Над Россией стояла луна.
С правой стороны выскочил страдающий бессонницей заяц, с любовью поглядел на девочку и сказал:
– Ничего не бойся, девочка, во мне ты всегда найдешь верного защитника.
А стрекоза, усевшаяся на ее блузочке между третьей и четвертой пуговицей, ничего не сказала, она от рождения была глухонемой.
Ночь была очень торжественная, девочка шла и шла, и луна возвышалась над нею, как старая вдовствующая императрица, которая всё еще мечтает выйти замуж за какого-нибудь короля.
Всё шпалы, шпалы, шпалы…
Всё спало, спало, спало…
Девочка шла, и вместе с ней шли дни. Девочка похоронила стрекозу и поставила муравья сторожить могилу:
– Я не хочу, чтобы ее тело растерзали дикие звери!
Зиму сменила весна, весну – лето. Муравей умер, не сходя с назначенного места.
А девочка всё шла к тете. Она очень устала. И тогда город со всеми домами, улицами, мостовыми пошел ей навстречу. Булыжники тоже ушли навстречу девочке, и в городе стало легко класть асфальт.
Девочка вошла в магазин, и кассирша, утомленная семейными драмами, взглянула на нее пьяными глазами, потому что у горя и пьянства глаза одинаковые.
– Девочка, – сказала кассирша, – я устала оттого, что все, буквально все приходят ко мне за звездами. Девочка, будь добра, попроси у меня пылинку.
Девочка обнаглела:
– Дайте мне самую большую пылинку, какая у вас есть!
И тогда старая утомленная кассирша, у которой были плохие соседи и всю ночь под окнами грохочут трамваи, выдала ей пылинку величиной с земной шар…Мы стали очень быстрыми в сплетнях,
И очень медленно спорим с судьбой, —
негромко сказала кассирша.
А девочка попросила:
– Пригласите меня в гости.
И кассирша пригласила.
Как я жалею, что придумал эту кассиршу Варвару Никифоровну только в третьей главе! Как хорошо было бы, если бы она действительно существовала. Я бы пошел к ней вместе с девочкой, и мы встретили бы там участкового надзирателя Ивана Моисеевича Урядникова, который давным-давно совершил столько преступлений, что не арестован лишь потому, что является участником моих сказок.
Иван
Мы сели бы с ним за стол, который уже четвертый век существует без четвертой ножки. Но моя коленная чашечка уже привыкла к ее отсутствию и приспособилась, как приспосабливается всякое живое существо. Я спросил бы Урядникова:
– А вы знаете, что теперь каждое утро тысячи Софий Перовских проходят через проходные и два раза в месяц получают зарплату? Зачем же вы казнили ту, самую главную?
А в это время вошла бы выдуманная мною Варвара Никифоровна и внесла бы прелестные суточные щи. И щи загрустили бы оттого, что они суточные, им захотелось бы жить дольше…
Вдруг девочка, такая милая, что ей с первого взгляда хотелось писать письма, сказала:
– Я никогда не видела моря.
– Поедем, – сказал я.
– Это далеко?
– Сколько хочешь, столько будем ехать…
И мы оказались на берегу моря. Вдруг девочке показалось, что на морской глади возник лунный столб. Он был невероятный этот столб. Он был как граница между христианством и коммунизмом. Частная капиталистическая яхта рассекла этот столб. Владелец яхты был лично знаком с замечательным сказочником Александром Грином. Он страдал бессонницей и избороздил все моря и океаны в поисках страны, где можно задешево покупать сны.
И девочка через многие морские мили крикнула капиталисту:
– Я вам отдаю свои сны бесплатно, у меня их так много!
– Отвези меня обратно, – сказала девочка. – Ведь я так и не побывала у тети. А она старенькая.
– Хорошо, – сказал я. – Разве ты не видишь, мы уже в Курске!
И тогда девочка увидела удивительное войско. Это не было ополчение 1812 года. Это было ополчение 1941 года. Они все шли вслепую, потому что были близоруки…
Вечность не переспоришь!А мой второй гривенник был очень разумный мальчик. Он сразу попал в детский дом, там его воспитали, он стал инженером, потом его судили за растрату, и он так и будет сидеть в тюрьме до конца моего повествования.
Чем хороша опасность? Тем, что от нее некуда деваться. (Судьба шестого гривенника.)
Ночь. Не спится и не пишется. Достаю кошелек, вынимаю гривенник и кладу его перед собой. Гривенник стал одушевленным. Он встал на ребро и побежал по окружности стола. Никто не видел на гривеннике выражение страдания. Я первый увидел. И тогда неожиданно понял, что гривенник такой же бедняк, как я. И у него, и у меня было не больше десяти копеек.
Однажды застаю его за чтением «Всемирной истории».
– Понимаешь, сколько ученые ни копаются, никак не могут найти мемуары неандертальцев. Ученые только установили, что у неандертальцев были вспыльчивые характеры. Откуда они это узнали? Бог с ними, с учеными!
Приносят очередное извещение об уплате за квартиру:
– ЖЭК-потрошитель!
Светлов уезжает в Ялту. На аэродроме я ему говорю:
– Счастливый, едешь к морю…
– Не завидуй, старуха, и под кипарисом можно дать дуба!
Ужинаем в ресторане ЦДЛ. Входит известный журналист, окруженный толпой молоденьких девушек. Одна в красном платье, другая – в зеленом, третья – в голубом.
– Погляди-ка, у него целый гарем!
Светлов морщится.
– Не завидую! В наше время владелец гарема – горемыка!
Утром слышу в телефонной трубке огорченный светловский голос:
– Лида? У меня пропала пишущая машинка.
– Как? Из комнаты?
– Конечно, из комнаты, а не с колокольни Ивана Великого! Чехол есть, а машинки нет.
– Что же делать?
– Купить новую. Поедем в магазин.
Долго ездим по городу. Наконец в комиссионном на Смоленской молоденький продавец, узнав, что перед ним автор «Каховки», вынимает из-под прилавка новенькую серую машинку.
Дома Светлов долго любуется ею, гладит по клавишам:
– Хорошая машинка!
А через несколько дней, приехав к нему утром, вижу, что он смущен.
– Что случилось?
– Понимаешь, нашлась…
– Кто?
– Старая машинка.
– Где?
– Я дал ее на время соседке и забыл.
– Где же теперь машинка?
– Я продал ее соседке за двадцать пять рублей.
– Но почему так дешево? Машинка совсем новая…
– Но ведь я думал, что она пропала! Значит, двадцать пять рублей нужно рассматривать как подарок. Ну всё равно, как если бы я их на улице нашел… – И добавляет негромко: – Дороже ей заплатить трудно, а подарить – обидится…