Зеленая река
Шрифт:
Поздоровался с Буми и со мной.
— Директор школы, — сказала мне потом Буми, — Мамед Алиевич. Он у нас лучший в поселке стрелок. Снайпер. А вон в горах стадо, — показала она на серое пятно.
— Это разве стадо?
— Конечно. — Буми пригляделась повнимательнее. Даже остановилась и сказала: — Сто сорок семь баранов.
— Что? — удивился я. — Как ты сосчитала?
Буми только и ждала вопроса. Начала смеяться.
— А я сосчитала количество ног и поделила на четыре.
Я тоже начал
Мы так громко смеялись, что какой-то гусак вылез из канавы, где он отдыхал, и погнался за нами. Пришлось убегать от гусака.
Возле лавки с кем-то возились ребята.
— Вон и медвежонок. Я вам говорила, вы его увидите. Шурван! — позвала Буми. — Шурван!
Медвежонок поднял голову, потом вырвался от ребят и заспешил Буми навстречу. Бежал боком и вприпрыжку.
Буми присела на корточки и, когда медвежонок подбежал к ней, обняла за шею. Он ткнул Буми носом в ладонь.
— Сейчас куплю. Погоди.
В лавке Буми купила ему брусок повидла. Я тоже купил.
— Как бы не объелся, — сказали ребята.
Шурван лег на живот, раскинул в стороны задние лапы, вывернув пятки кверху. Между передними лапами положил бруски повидла.
Мне казалось, что лежать так на животе с вывернутыми пятками и еще пытаться что-то есть — очень неудобно. Но Шурван был иного мнения.
— А собаки его не трогают? — спросил я Буми.
— Что вы! Он их первый друг.
В лавке мы купили хлеб, сахар и масло. Пошли домой. За нами отправился и медвежонок. Бежал впереди боком и вприпрыжку.
— Он меня всегда провожает, — сказала Буми.
Когда мы поравнялись с гусаком, который все еще отдыхал в канаве, гусак вылез и погнался за медвежонком. Но Шурван даже не обратил на него внимания.
Тогда гусак погнался за нами. И нам опять пришлось от него убегать.
Узкий легкий мост. Он сплетен из канатов. Посредине лежат доски — цепочкой. Перила тоже сплетены из канатов.
Мост прогнулся, висит над Зеленчуком. Совсем низко. Тень от моста прыгает на волнах.
Если мост толкнуть, он долго будет раскачиваться. Это делают мальчишки — толкают и раскачиваются.
Я тоже попробовал, но быстро понял — чтобы делать это, надо иметь известную долю мужества.
Скрипит канатами легкий мост. Под мостом вскипает брызгами Зеленчук. В глазах все дрожит и кружится. Иногда ветер подхватывает брызги, и они косым ливнем проносятся над головой. Заливают и тебя и мост.
Буми любила раскачиваться. Она делала это похлеще мальчишек. Ухватится за веревочные перила и разгоняет мост все сильнее и сильнее.
Я с берега кричу:
— Осторожно, Буми! Хватит!
А она смеется, летает над Зеленчуком среди брызг и пены. Мокрая и озорная.
Мы с Октей
Мы собираем маленьких серых рачков. Они сидят в воде под камнями. Складываем их в коробки из-под спичек.
Вместе с нами ходит Шурван. Он провожал из лавки Буми и, увидев меня и Октю, спустился на берег. Ему интересно — чем занимаемся.
А мы продолжаем собирать рачков, на которых будем ловить форель. Октя будет меня учить: я никогда не ловил форель и вообще никакую рыбу.
Рачков уже достаточно — две полных коробки.
Октя берет удочку и разматывает леску. Я смотрю на Октю и повторяю все его движения.
В башмаках хлюпает вода. Но выливать ее из башмаков нет смысла. Мы сейчас снова полезем в воду, пойдем по краю Зеленчука против течения. Так сказал мне Октя.
Я разматываю леску осторожно, потому что крутится под ногами медвежонок. Боюсь, чтобы случайно не схватил крючок.
Поплавка нет. Он не нужен.
На леске привязана нитка — черный узелок. Это для того, чтобы видеть леску на солнце. А то леска прозрачная и не увидишь, где она.
Октя объясняет — форель рыба хитрая. Ловить ее сложно. Наживку не заглатывает, а скусывает. Дернет осторожно и бросит. Дернет и бросит. Надо почувствовать это. И тогда подсекать — резко и быстро.
Октя зажал удилище между ног, чтобы освободить руки, и наживляет рачка на крючок.
Я тоже держу удилище между ног, наживляю.
Шурван наблюдает за нами.
— Готово? — спросил Октя.
— Да.
Он проверил, как я наживил.
— Крючка не должно быть видно.
— А у меня слишком маленький рачок, не закрывает.
— Наживите второго.
Я опять зажал удилище между ног, достал из коробки второго рачка. Наживил.
— Теперь хорошо, — сказал Октя. — Пошли.
И мы пошли. Все трое. Шурван тоже.
Я забрасываю в воду крючок. Его немедленно подхватывает течение и уносит в сторону. Я вытаскиваю и снова забрасываю. Потому что так делает Октя. Крючок снова подхватывает волна и снова несет в сторону.
Я не понимаю, как можно в этот момент почувствовать, что форель трогает его, скусывает наживку. И еще я не понимаю, как форель может плавать в реке, в которой вода рушится вниз по ущелью и сила в ней такая, что валит с ног.
Иногда от удилища падает тень и прыгает на волнах, как прыгает тень моста. Но чаще я вижу только черную нитку — узелок на леске.
Октя не стоит на месте. Он забрасывает удочку и двигается все время вперед.
Я двигаюсь за ним.
Устала рука, и я перекладываю удилище в другую руку.