Зеленая ветвь
Шрифт:
На застекленной веранде, где хозяйка принимала Райкоса, от колышущейся вокруг листвы кружились зеленоватые отблески. Трепетными бликами падали они на лица, на окружающие предметы, мебель, узоры ковров, картины - и этот укромный уголок казался необычным, неземным, фантастическим миром.
Анна встретила Райкоса в белом легком муслиновом платье, в котором он видел ее вчера. Вместо белой с широкими полями шляпы на голове у нее была повязка из черного крепа, красиво оттеняющая седые волосы. Лента
Райкос припал губами к ее смуглым пальцам, как бы выражая свое уважение и благодарность за оказанную услугу по возвращению жителей в родной город. Но Анна решительно выхватила руку.
– Я чувствую к вам... за вашу самоотверженную миссию... столько признательности, - пробормотал, смущенно запинаясь, Райкос.
– Да разве только за миссию... Я... я и без всего этого чувствую к вам, Анна... вдруг выпалил он, досадуя на себя за странное волнение, охватившее его.
Он заглянул в ее черные, широко раскрытые глаза. И прочел в них страдание, жалость к себе и страх.
– Не надо...
– попросила она, и страдальческая гримаса застыла у нее на лице.
– Я всю ночь думала о вашем вчерашнем поступке. Он прекрасен, и в то же время безумен... Эдакое сотворить! Ради кого?.. Ради женщины, у которой оборвана горем жизнь... Разве вы не понимаете этого? Сядьте и давайте договоримся, чтобы впредь никогда больше...
– Она вдруг всплеснула обнаженными руками. Видно было, что Анна сильно волнуется. Кивком головы она пригласила Райкоса сесть рядом в плетеное кресло.
– Дело не в том, господин губернатор, что мы мало знаем друг о друге. У меня большое горе. Оно такое бездонное, что навеки поглотило мою жизнь. Между мной и человеком, который полюбит меня, всегда будут стоять тени моих погибших детей, тень моего мужа... Разве смогу я когда-нибудь забыть о них? Разве смогу я делить свою скорбь, свою печаль с другим человеком? Отравлять его радость ядом своего горя? Нет, начинать новую жизнь с другим, даже самым милым мне человеком было бы бесчестным, жестоким поступком.
Она говорила медленно, взвешивая каждое слово, и за этой медлительностью слышалась сдерживаемая страстность. Райкос внимательно слушал ее. Несколько раз пытался возразить ей, но Анна жестом просила не перебивать ее.
Когда она смолкла, он вскочил с кресла, обхватил голову руками и несколько раз прошелся по веранде. Он был подавлен ее словами. Она с грустью молча смотрела на него.
– Вот видите, я уже заставляю вас страдать, а ведь мы едва знакомы, наконец сказала Анна.
– Едва знакомы, - повторила она.
– Как вы заблуждаетесь! Разве вам не понятно, что горе обязывает человека быть счастливым хотя бы в память о тех, кто дорог ему! Вы должны испить
Анна прервала его:
– Успокойтесь, не надо так волноваться.
– И затем уже мягко, как близкому человеку, сказала: - Сядьте в кресло, мой друг...
Райкос, пораженный переменой в ее тоне, - вместо официального "господин губернатор" она назвала его другом, - покорно последовал ее просьбе.
– Вы случайно не поэт?
– спросила Анна.
– Уж больно красиво вы убеждаете!
– К поэтам я себя не отношу. Хотя и складывал в молодости чувствительные стишки. Вернее, пробовал складывать. Но поэзию очень почитаю...
– Тогда позвольте еще один вопрос - вы верите в бога?
– Я считаю, что бог - это любовь. Когда религия провозглашает любовь, а не жестокость, я верю в нее.
– Вы, значит, православный?
– На моей груди крест...
– Я тоже греческой религии. А мой муж итальянец, католик, но, чтобы жениться на мне, он по требованию моих родителей принял православие. Так вот, Николай Алексеевич, - кажется, так звучит ваше имя по-русски? позвольте мне заявить, что вы не убедили меня красивыми словами о счастье. Слишком велико у меня горе. Поверьте мне, слишком велико... Я вижу, что вы хороший человек, хотя не очень верите в господа-бога... Не очень... Но человек вы хороший уже потому, что без корысти сражаетесь за нашу землю и потому, что согрели мне душу. Я в дружбу мужчины и женщины не верю. Дружба между ними невозможна.
– Анна, что вы говорите?! Я ваш верный друг!
– вскрикнул Райкос.
Бледные губы Фаоти скривились в странной улыбке.
– Не обманывайте себя... Вы во мне видите женщину, а потом уже все остальное...
– Вы глубоко заблуждаетесь...
– Увы! Скорее наоборот... Выслушайте меня... Скоро я уйду в монастырь. Но перед тем, как за мной закроется монастырская дверь, я хочу сделать последнее доброе дело. Я расскажу вам историю своей жизни, это вам пригодится, когда вы вернетесь к себе в Россию.
И Анна начала свой рассказ.
26. ШЕЛК
(Рассказ Анны)
Я родилась в семье разорившегося пелопоннесского каджабаша*. В тринадцать лет меня выдали замуж. Отец сделал это из-за внезапного финансового краха, постигшего нашу семью. Помимо этой причины он приводил еще и другую:
– Ты очень рано превратилась в красивую девушку. Если про это узнают турецкие власти, они похитят тебя и продадут какому-нибудь богатому паше или самому султану в сераль...
_______________