Зеленое солнце
Шрифт:
«Пижон чертов!»
Назар дернул уголком губ, но промолчал, хотя только ему и богу было известно, чего это стоило. Потому что от одного упоминания этого Олексы почему-то просыпалась дурная, глупая, нерациональная, первобытная ревность, о которой он и не подозревал до того дня, как встретил свою Милану.
Свою. Она была своей — его. Настолько, что хоть впечатывай под кожу ее имя.
И единственное, что примиряло — что она здесь, с ним.
— Я тоже еще хочу, — после некоторого молчания проговорил Назар.
— Уже знаешь — что?
— Не-а. Просто хочу и все.
— Тогда что-нибудь красивое, —
— Красивое, как ты, — улыбнулся Назар и поцеловал кончик ее носа, после повернул голову к бескрайнему простору, за который почти уже занырнуло солнце, как вдруг вздрогнул и напрягся всем телом. — Милан…
— М? — тихонько спросила она, с удивлением глядя на небо. И то вдруг разлило по краю утонувшего за чертой солнечного диска изумрудно-синеватую вспышку, дающую цвет закату. Эта зелень отразилась в ее глазах и скользнула по коже тихим, магическим, потусторонним лучом, от которого выступили мурашки. И у Назара тоже, потому что на эту зелень он смотрел безотрывно и ошалело, крепко прижимая к себе Милану, и как не мог оторваться от нее, так не мог оторваться и от того, что видел. Хоть слово сказать.
И лишь темные горы, покрытые зеленью трав и елей, казались сейчас черными против зеленого цвета, которым вдруг заполыхало солнце в одно мгновение, но навсегда оставаясь в их воспоминаниях.
Заполыхало и погасло. Все закончилось так же резко, как началось, будто бы ничего не было. Всего две секунды, которые пронеслись целой жизнью. И на горы стали ложиться сумерки.
— Скажи мне, что это были не глюки, — шепнул Назар.
— Это были не глюки, — так же шепотом отозвалась Милана, — только я понятия не имею, что это такое было.
— Зеленый луч.
— А вдруг марсиане? — хихикнула она.
— Нет, — мотнул Назар головой, — это как у Жюля Верна… Зеленый луч. Я думал, его только на море можно увидеть…
— Уверен?
— Да. И… и не может быть… Это охренеть, какое редкое явление.
— Зато прикольно! — восхищенно выдохнула она.
— Прикольно… а знаешь, что это значит?
— В этом ты точно умнее меня.
— Нет, просто чукча читатель… — Назар улыбнулся и коснулся пальцами ее подбородка, поднимая лицо так, чтобы губы оказались рядом: — Это примерно как попугай. Знаешь дохрена, а зачем — не знаешь. Так вот… у шотландцев есть легенда. Кто увидит зеленый луч — обязательно будет счастлив.
— Тогда… давай будем? — проговорила Милана, глядя ему прямо в глаза — две темных бездны, в которых не страшно было затеряться.
— Давай будем, — она не знала, услышала это или увидела в его взгляде. Но он ответил ей — хоть так, хоть эдак. Время в горах остановилось. Сумерки залили все пространство, ни намека не оставив на свет до появления первой звезды. А важнейшим из чувств стало осязание. Спиной — мягкого хлопкового пледа. Грудью — его широкой груди. Пальцами — позвонков его шеи и развитых мышц на плечах. Лицом — дыхания.
Губами — губ.
И все это и было счастьем. Сейчас им достаточно.
18
— Хватит, Стах, достаточно! — хриплым, страшным голосом
Выглядел он мерзко. Как человек, который не спал всю ночь и всю ночь пил.
До уродства. Взъерошенный, седой, с помятой мордой, на которой резко проступили морщины, а пьяные глаза — сделались булькатыми. Словно седьмой десяток разменял. Хотя до этого еще было время. У него, черт дери, еще было время. И на то, чтобы быть, и на то, чтобы любить, и на то, чтобы получить то, что он хочет получить, — было!
А получилось так, будто нет. Просто отодвинули в сторону, на том и все. Он и понять не успел. Он ведь правда нихера понять не успел, как так вышло. Был слишком занят своими эмоциями, своими переживаниями. Носился с дурацкой любовью, как с писаной торбой, вместо того, чтобы сразу ставить вопрос правильными ребрами, выгнуть дугой и скрутить. Похрену как — ее саму выкручивать или через Сашку. Ответных чувств захотел: ну, гляди и радуйся, как она таскается с Лянкиным байстрюком. Ему назло. Конечно, назло, как иначе?
Милана с Назаром застали его вчера врасплох. Он работал, раздумывал над тем, чтобы сгонять в Кловск — там были дела, которые требовали присутствия. Хотел повидаться с Брагинцом. И усердно размышлял над перспективами предварительно сговориться с другом, чтобы тот потом не удивлялся, а лучше бы — способствовал. Тут важно быть первым. Да, он боялся, что Милана фигни отцу наговорит, но если сам подаст это в нужном свете, то вряд ли встретит сопротивление или напорется на отказ. Чушь, что от родителей мало зависит и дети наперекор им все делают. Если Милану в Рудослав сослали за фотографии в журнале, то и тут найдут, где надавить. Вариант «стерпится — слюбится» его не то, чтобы устраивал, он все еще надеялся ее завоевать. Но если нет — то сойдет и так.
Стах хочет эту девочку. Страшно, до дрожи в пальцах и до невыносимого жжения в груди, которого с ранней молодости не помнил. Да и тогда — было ли? Или приснилось?
И вот… пришли. Вместе. Вдвоем. Она и Назар. Как два школяра, выпрашивающих что-то у своего родителя. Друг на друга поглядывали исподтишка, за руки не держались, но стояли рядышком, плечом к плечу. Дети! И Назар что-то бубнил о том, что не был в отпуске уже три года и, дескать, хочет, а тут так совпало, что она тоже хочет — скучно ей здесь, а там горы, и ничего не случится, если они уедут на несколько дней, и по работе он все организовал, чтобы его отсутствие не помешало делу.
В общем, приспичило трахаться. И возразить ему формально на это нечего.
Шамрай едва зубами не скрежетал. Судорожно пытался сообразить, как запретить, но сходу ничего не придумал, пока в голове сами собой на место становились пазлы — и как Назар Милану подвозил пару дней назад под утро, а она его в щеку поцеловала. И то, что на празднике Купала накануне они были тоже вместе. И как известно, в толпе ведь можно быть только вдвоем, даже если рядом маячит Ляна. Внутренности скручивало от подозрений, которые теперь отравляли все его тело, каждый сосуд, но ему, мать его раз-этак, нечего было возразить этим двоим, которые, делая из него дурака и хлопая глазами, просились уехать с выражением лиц «и шо такого?».