Зеленые береты

Марченко Игорь

Патруль также имел собственный арсенал оружия. На одного солдата приходилось три единицы вооружения. Бывало, что численность доходила до 12 штук, арсенал группы содержал пулеметы и гранатометы. Именно в группах SOG возникло изобретение, каким был комплект «небесный крюк», делающий возможным эвакуацию патруля с опасной территории. В него входили 30-и метровый канат, заканчивающийся 2-х метровой петлей и приспособления для сиденья, покрытое брезентом. Вскоре, базируясь на этом изобретении, трое инструкторов из первой группы сил спецназначения, изготовила комплект, который назвали СТАБО, от первых букв их фамилий. Большое значение имели вопросы, связанные с охраной патруля в ночное время. Вьетминцы быстро заметила, что патрули редко устанавливают радиосвязь ночью (используя пеленгаторы, партизаны могли установить местонахождение патруля с точностью до десяти метров). Патруль пытался отыскать место на ночной привал там, где было больше всего терновника и вьющихся растений, чаще всего на склонах холмов, чтоб максимально усложнить врагу прочесывание территории. Патрульные старались занять

минимальную площадь – противник не догадывался, что в маленькой кучке растительности кто-то находиться. Под голову солдат подкладывал рюкзак и засыпал в полном снаряжении, с оружием готовым к стрельбе. Перед ночлегом командир патруля назначал сектор обстрела каждому солдату, лично подходя к нему и указывая конкретно. Также уточнял ориентиры для бросков гранат и места установки мин направленного действия. Согласно инструкциям мины должны устанавливаться на расстоянии не менее 15 метров от позиций. В SOG мины размещались на расстоянии 4 метров. Это было вызвано тем, что на большей дистанции враг мог обнаружить их, обойти, изменить положение или направить на патруль. Патрули партизаны атаковали только после длительной слежки за ними, с привлечением, специально обученных действиям в ночное время, бойцов. Снижение бдительности ночью могло означать смерть. Полагалось все время быть в полудреме, готовым к действиям в любую минуту, принимая во внимание малейший шум, который мог обозначать подкрадывание врага к позиции патруля. На рассвете солдаты быстро принимали пищу и проверяли мины. Потом при помощи радиостанции проверялась связь с офицером – наводчиком авиации. Только после этого деактивировались мины, и совершалась «стерилизация».

– Выройте «паучьи ямы». – Тихо распорядился Пирс, обращаясь к бойцам группы. – Всякую радиосвязь запрещаю. Общаться только жестами и вызывать меня лишь, в крайнем случае.

В районе патрулирования группа Пирса находилась уже шестые сутки подряд, передвигаясь по заранее намеченному маршруту. Разведчики собирали информацию не только о действующих в округе повстанцах, но и о местности: скрупулезно нанося в электронные планшеты все обнаруженные тропы, дороги, удобные для устройства баз и посадки вертолетов места и многое другое. Задание считалось удачно выполненным, если группе удавалось избежать боя, но в то же время обнаружить противника и доложить о нем в штаб, после чего убираться оттуда пока местность не перепахала артиллерия и вызванная с аэродромов авиация. Пирсу не хотелось сидеть, сложа руки, но ничего иного не оставалось. Поэтому пришлось стиснуть зубы и вместе со всеми рыть себе малой саперной лопаткой небольшую нору в склоне горы, обустраивая себе нечто вроде наблюдательного пункта. Остальные так же сосредоточенно копали, пока дозорный не подал знак, имитируя голос местной птицы. Все тут же залегли в густую траву и притаились.

По тропинке со стороны поселка приближалась молодая девушка, с корзиной в руках и с огромной флягой за спиной, сделанной из местного растения похожего на высушенную тыкву. В таких корзинах носили собранный на полях рис, а во флягах воду, сохранявшую свежесть долгие недели и даже месяцы. Снайпер медленно направил на нее оружие с глушителем, но Пирс сделал знак ничего не предпринимать. Эту девчонку обязательно хватятся в поселке, что могло всполошить партизан и сорвать то, что они задумали.

–«Вот черт!» – про себя чертыхнулся Першин, толкнув Пирса локтем в бок, но тот и сам услышал, что так всполошило сержанта. За девушкой бежала домашняя собака, своим радостным лаем оглашая всю округу. Если она учует людей, придется пристрелить животное, а заодно и ее хозяйку, чего делать Пирсу категорически не хотелось. Одно дело стрелять во врага, и совсем другое в мирного жителя. Остальные бойцы тоже это поняли и заметно напряглись, но никто из группы даже не шелохнулся. Лишь глаза зло сузились, а пульс заметно участился.

–«Пронесло!» – обрадовался Пирс, когда собака сменила направление и помчалась гонять в зарослях на противоположной стороне поляны огромных кузнечиков, где они грелись на солнце. Ветер дул в сторону группы и животное не могло их учуять, чего нельзя сказать о девушке. Она вдруг остановилась и брезгливо сморщила курносый нос, с опаской оглядываясь по сторонам.

–«Да проходи же ты дальше, чего встала?!» – снова забеспокоился Пирс, наблюдая за ее нерешительностью. – «Не вынуждай причинять тебе вред, малышка».

Девушка, еще раз оглянувшись по сторонам, пожала хрупкими плечами и через минуту скрылась в зарослях папоротника. Собака, высунув от усердия язык, рванула сквозь кусты следом за ней. Смахнув под широкополой панамой проступившую на лбу испарину, Пирс жестами приказал группе отступить подальше от тропы. Когда все полупригнувшись отошли на безопасное расстояние, он собрал всех вокруг себя. Покосившись на расхлябанного вида дойча по кличке Фашист, вечно нервирующего его своей жвачкой и шутками, принюхался. От того явно тянуло опиумом, запрещенного в армии под страхом ареста. Этот запах, как и запах табака ни с чем невозможно спутать. Неудивительно, что девушка всполошилась, ведь эту дрянь жуют исключительно инопланетники да еще речные пираты и контрабандисты.

Без замаха Пирс попал кулаком в челюсть дойча, завалившегося спиной на землю. Добавив несколько раз ему ногой под ребра, резко обернулся к Першину:

– Из-за этой сволочи чуть не порешили невинную душу, по ходу чуть не сорвав важную операцию. Ненавижу! – добавил Пирс, с ненавистью наблюдая за попытками дойча поднять на ноги. – Есть ли еще у кого желание пожевать эту дрянь? Не стесняйтесь.

Остальные бойцы угрюмо взирали на лежащего, на земле товарища. Все прекрасно понимали, что

вот из-за таких мелочей как запах часто группы из ловцов сами становились дичью. Некурящий человек с острым нюхом мог легко учуять сигаретный и опиумный запах на расстоянии до тридцати метров, как бы фантастично это не звучало.

– Мы не можем отправить его в город. – Шепнул Першин, кивнув на залетчика. – У нас сейчас каждый ствол на счету. Дай мне чуток пообщаться наедине с Фашистом. Через пару минут он у меня станет шелковый. Не волнуйся, калечить не стану, а на теле не останется даже синяков.

– Разрешаю! – чуть подумав, согласился Пирс и отвернулся.

Першин, склонившись над штрафником, засунул ему в рот кусок коры. Обрабатывая его корпус и конечности кулаками и ребром ладони, он старался попасть по точкам наивысшей боли, но делал это профессионально, чтобы случайно не убить. Вылив воду из фляги на голову потерявшего сознание Фашиста, Першин привел его в чувства, только для того чтобы начать сначала. Так продолжалось некоторое время, пока Першин не решил, что с того достаточно.

– Еще раз увижу жующим, то перережу твою вонючую глотку, и ты тихо сдохнешь, истекая кровью под кустом. – Ласково пообещал сержант, вставая со своей безвольной жертвы. – Понял?

Фашист, мучительно морща лицо от боли, сдержанно кивнул и вернулся к товарищам.

– Отличная работа. – Похвалил сержанта Пирс.

– Спасибо! – ухмыльнулся Першин, потирая кулак. – Бью нежно, но больно.

Вернувшись к месту засады, бойцы закончили рытье нор и забрались каждый в свою. Замаскировав вход отрубленными корнями и листьями, разведчики приготовились к томительному ожиданию, которое могло длиться не один час. Солнце медленно поднялось в зенит, нещадно высушивая курящуюся паром растительность. Дурманящий запах растений и испарений сводили с ума. Едва не теряющие сознания от жары и запахов люди, боролись с этим каждый по своему. У Пирса был свой собственный проверенный метод коротать время. Он ударялся в воспоминания, переживая заново эпизоды своей щедрой на события жизни. Еще пару лет назад он даже представить себе не мог, что выживет в этом аду больше недели, а теперь надеялся на невероятное – окончить службу в срок и вернуться домой живым и невредимым. Насчет второго правда он не мог сказать наверняка, уж больно много случаев ранений приводит к инвалидности. Зато он свято верил, что, во что бы то ни стало, вернется домой, даже, если его по возвращению обвинят в убийстве отчима и девушки. Только отслужив в армии полный срок, он мог рассчитывать стать «неприкасаемым». Снова так некстати вспомнились мертвые глаза убитой девушки на заправке, безумный взгляд отчима и курящийся дымом короткоствол, сжимаемый потными руками. И сегодня глядя в «телячьи» глаза Фашиста, ему вдруг вспомнился отчим любящий коротать время с конопляной самокруткой в одной руке и стаканом виски в другой. Во всем случившемся Пирс до сих пор винил себя, позволив девушке задержаться и вкусить обещанного «гостеприимства». Зачем он ее задержал? Не оттого ли что соскучился по людскому теплу и всему тому, чего он был лишен с детства. За всю свою жизнь он не разу не любил по настоящему. С другой стороны чего темнить, в Чиангмае и Дананге у него полно подружек и порой весьма искушенных в делах любовных, но все это лишь мимолетные интрижки. Лишь один раз в тот роковой день на заправочной станции он ощутил прикосновения истинной любви, после чего она навек умерла в брызгах крови из десятка перебитых картечью артерий. И в этом виноват он и только он. Эта мысль не давала спокойно заснуть, отчего по ночам нередко приходилось мучаться от навязчивых кошмаров. Чтобы не думать о неприятной теме, Сергей попробовал снова вспомнить свой первый день на этой странной планете.

Не успел трап коснуться поверхности космодрома, как чудовищный вихрь и гул двигателей ворвался в сознание, вытесняя страхи и наполняя любопытством. Повышенная гравитация оказалась неприятной особенностью, но все остальное с первого взгляда как, будто не выбивалось за рамки необычного. Без единого облачка небо с чуть зеленоватым оттенком. Покрытые джунглями холмы и живописные долины с рисовыми полями. Жгучее солнце класса «G». Все как будто в полном порядке, если бы не ровные ряды орбитальных челноков и колонны бронетехники, покидавшие грузовые трюмы. Куда ни глянь, всюду толпы новоприбывших Зеленых Беретов с любопытством разглядывающих крупнейший космодром в окрестностях Дананга, целиком построенный на оккупированных территориях на деньги налогоплательщиков Анклава. Дананг – второй по величине город после Хошимина, столицы мятежного государства. Он был необычен архаичной архитектурой и экзотичностью, но не вызывал удивления у солдат привыкших к огромным городам-муравейникам. Для всех новоприбывших город показался страшным захолустьем. Наверное, как и у Пирса, у многих тогда зародились тревожные мысли – какого черта мы до сих пор не можем сломить сопротивление и прижать к ногтю каких-то дикарей до сих пор строящих дома из камня и дерева? У нас есть ядерное оружие, мы мощная держава и бороздим просторы космоса. Нам подчиняется само пространство и время, но отчего же тогда полудикий народ колонистов кхмеров до сих пор передвигающийся во многих регионах на животных и носящие набедренные повязки вместо нормальной одежды, не желают сдаться и уступить под всесокрушающей мощью нашей несокрушимой армии? Что в их мире есть такого важного, ради чего стоит сражаться? В нашем понимании мы являли собой проводниками культуры и цивилизации. Наблюдая со стороны за бытом этих людей, мы искренне удивлялись чуждому нам образу жизни. Казалось, для местных жителей жизнь течет медленно и размеренно, а не несется с безумной скоростью как на наших родных планетах. Все это вселяло в наши сердца чувство покоя и безмятежности. Как же обманчивы были эти ощущение.