Зеленые холмы Африки
Шрифт:
— Вы знаете, кто такой Паунд?
— Нет, — сказал Старик. — Первый раз слышу.
— Могу рассказать недурные анекдоты про Паунда. — Наверно, о том, как вы с ним ели какого-нибудь зверя с чудным названием, а потом напились?
— Бывало и так, — сказал я.
— Веселая жизнь у вашего брата. Как вы думаете, вышел бы из меня писатель?
— Отчего ж.
— Вот, — сказал Старик моей жене, — теперь мы с вами охоту по боку, и будем оба писателями. Ну, рассказывайте дальше. — Знаете, кто такой Джордж Мур?
— Это про которого написано: "Скоро в путь!
За Джорджа Мура я прощальный кубок пью" [14] .
— Он самый.
— Ну так что же с ним
— Он умер.
— Мрачноватый анекдот. Нельзя ли чего-нибудь повеселее?
— Я его как-то встретил в книжном магазине.
— Вот это уже лучше. Видите, он умеет интересно рассказывать.
— Я однажды зашла к нему в Дублине, — сказала Мама. — С Кларой Дунн.
— Ну и что было?
14
Старик путает имя, цитируя строки из стихотворения Байрона «Томасу Муру».
— Не застали дома.
— Ах, черт побери! Вот она, литературная жизнь! — сказал Старик. — Ни с чем ее не сравнишь.
— Терпеть не могу Клару Дунн, — сказал я.
— Я тоже, — сказал Старик. — А что она писала?
— Письма, — сказал я. — Знаете такого-Дос-Пассоса?
— Первый раз слышу.
— Мы с ним пили горячий кирш в зимние холода.
— А что было дальше?
— В конце концов на нас все ополчились.
— Единственный писатель, с которым я был знаком, это Стюарт Эдвард Уайт, — сказал Старик. — Раньше зачитывался его книжками. Замечательные книжки. А потом познакомился с ним. Не понравился. — Вы делаете успехи, — сказал я. — Видите? Литературные анекдоты вещь нехитрая.
— А почему он вам не понравился? — спросила Мама. — Зачем рассусоливать? Разве анекдот не получился? Ваш муж тоже так рассказывает.
— Все-таки расскажите.
— Уж очень он строил из себя эдакого бывалого. Глаза, привыкшие к необозримым пространствам, и прочее тому подобное. Львов будто бы перебил до черта. Нечего этим хвалиться. Гонялся за ними, это еще так-сяк. Стольких нипочем не убьешь. Они сами кого хочешь убьют. Пишет шикарные статьи в «Сатердей ивнинг пост» про этого-как его? Энди Бернетта. Здорово пишет! А сам мне ужасно не понравился. Видел его в Найроби-так и вперял глаза в необозримые пространства. Когда в городе, так одевался во что похуже. Там говорили, будто стрелок он отличный.
— Да вы сами, оказывается, тоже из литературной братии, — сказал я.
— Ишь каким анекдотом блеснули!
— Он прелесть, — . сказала Мама. — А мы будем когда-нибудь есть?
— Господи, я думал, мы уже поели, — сказал Старик. — Эти анекдоты только начни. Конца им не будет.
После обеда мы немного посидели у костра, а потом пошли спать. Одна мысль, видимо, не покидала Старика, и прежде чем я залез в палатку, он сказал:
— Вы уж столько ждали, не торопитесь завтра стрелять. Реакция у вас быстрая, так что спешить вам некуда. Запомните-торопиться не надо. — Хорошо.
— Я велю пораньше вас разбудить.
— Хорошо. Признаться, ко сну здорово клонит.
— Спокойной ночи, — крикнула из палатки Мама.
— Спокойной ночи, — сказал Старик. Он зашагал к своей палатке с комической чопорностью, осторожно неся себя в темноте, точно откупоренную бутылку.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Утром Моло разбудил меня, потянув за одеяло. Я долго одевался, потом вышел из палатки, промыл слипавшиеся глаза и только после этого проснулся окончательно. Еще не рассвело, а у костра уже маячила темная спина Старика. Я подошел к нему, держа в руке обычную утреннюю чашку горячего чая с молоком, в ожидании, пока чай немного остынет. — Доброе утро!
— Доброе утро, — откликнулся он хриплым шепотом.
— Хорошо спали?
— Прекрасно. Как самочувствие?
— Ничего, только все еще спать хочется.
Я пил чай и выплевывал чаинки прямо в огонь.
— Вы бы погадали на них, — сказал Старик.
— Ни
Мы позавтракали при свете фонаря холодными скользкими абрикосами, подогретым рубленым мясом с острым томатным соусом, яичницей из двух яиц и живительным кофе. После третьей чашки Старик, задумчиво глядя перед собой и покуривая трубку, сказал:
— Помните: хладнокровие — это все.
— Разве вы за меня беспокоитесь?
— Самую малость.
— Полноте. А я так совершенно спокоен. Честное слово.
— Вот и хорошо. Поезжайте.
— Сперва надо сходить кой-куда.
Стоя около нашей походной уборной, я глядел, как и каждое утро, на лучистую звездную россыпь, которую романтики-астрономы назвали Южным Крестом. Каждое утро в это самое время я созерцал Южный Крест — это стало для меня своего рода ритуалом.
Старик был уже возле машины. М'Кола протянул мне ружье, и я влез на переднее сиденье. Трагик и его следопыт сели сзади. М'Кола примостился рядом с ними.
— Ну, счастливой охоты! — сказал Старик. От палаток кто-то шел к нам.
Это была моя жена в голубом халате.
— В добрый час, — сказала и она. — От всей души желаю удачи.
Я помахал рукой, и машина с зажженными фарами выехала на дорогу. Милях в трех от солонца мы оставили машину и осторожно подкрались к нему, но он был пуст. Все утро мы караулили напрасно. Сидели в шалаше скорчившись, каждый наблюдал сквозь ветви за своим участком, и я все ждал, что вот-вот появится сказочный самец куду, величественный и прекрасный, выйдет из-за кустов на черную пыльную поляну, к солонцу, изрытому, истоптанному сотнями копыт. Сюда сбегалось множество лесных тропинок, и по любой из них каждую секунду мог бесшумно подойти куду. Но он не показывался. Когда взошло солнце и мы согрелись после холодного и туманного утра, я сполз пониже в яму и привалился спиной к стенке, — в таком положении я мог по-прежнему глядеть в щель между сучьями. Спрингфилд я положил на колени и тут вдруг заметил на стволе ржавчину. Я тихонько подтянул ружье к себе и осмотрел его. Да, ствол был покрыт свежей ржавчиной. «Мошенник М'Кола и не подумал вчера вычистить ружье после дождя». С этой мыслью я, разозлившись, вынул затвор. М'Кола исподлобья следил за мной. Двое других следопытов продолжали смотреть в щели. Я одной рукой поднял ружье так, чтобы М'Кола мог заглянуть в ствол, потом снова вставил затвор, осторожно протолкнул его вперед, прижимая спуск указательным пальцем, и взвел курок. М'Кола видел ржавый ствол. Выражение его лица не изменилось, и я промолчал, хотя был глубоко возмущен; таким образом, обвинительный акт, предъявление вещественных доказательств, и осуждение-все последовало без единого слова. Долго сидели мы, он-опустив голову, так что видна была лишь лысая макушка, я-откинувшись назад и глядя в щель. Теперь мы уже не были товарищами и добрыми друзьями. А солонец по-прежнему пустовал. В десять часов восточный ветер изменил направление, и мы поняли, что дольше ждать бесполезно. Ветер разнес во все стороны наш запах, который, без сомнения, распугал животных, как распугал бы их мощный прожектор в ночном мраке. Мы вылезли из укрытия и пошли на солонец искать следов. Земля, мокрая после дождя, все же не была размыта, и мы увидели несколько мелких следов куду, оставленных, по-видимому, еще вечером, и один узкий, сердцевидный след крупного самца, очень отчетливый и глубокий.
По этому следу на сырой красноватой земле мы шли часа два через густые заросли кустарника, напомнившие мне американский подлесок. В конце концов мы очутились в совершенно непроходимой чащобе и прекратили поиски. Я все время злился на М'Кола за невычищенное ружье, но это не мешало мне в радостном нетерпении ждать, что вот-вот мы поднимем куду и подстрелим его в зарослях. Однако антилоп не было, а день выдался жаркий, и мы, обогнув трижды какие-то холмы, вышли на луг, где паслось большое стадо низкорослого масайского скота; дальше тени нигде не было, и мы под палящим полуденным солнцем зашагали к машине.