Зеленый человек
Шрифт:
Пришло и миновало время обеда [8] , завершилась и телевизионная передача, кульминационным финалом которой стал диспут о Боге, где утверждалось, что Господь без промедления воздаст каждому по делам его, а значит, с этим нельзя не считаться, словно сфера влияния Всевышнего охватывает любое тысячелетие и распространяется на всю солнечную систему, в пространстве на несколько световых лет, и что достоверные следы его деятельности простираются аж до начала девонской эры. Джойс тихо ушла спать еще до окончания передачи. Ник некоторое время читал французский научный журнал, затем сказал, чтобы я его будил в любое время, если мне понадобится компания, и тоже
8
В Англии обед начинается в 7–8 часов вечера.
Было ровно двенадцать часов ночи. Я проглотил еще две таблетки, запив их привычным глотком виски, и вышел из жилого помещения, захватив по пути легкий плащ. Он мог пригодиться для камуфляжа, а не для плохой погоды; прежде чем спуститься по лестнице, я надел его, застегнул на все пуговицы, до самого подбородка, и выскользнул из бокового входа. Снаружи повсюду еще стояли и слонялись люди; укрывшись в тени и дожидаясь удобного момента, я порадовался тому, что выбрался из здания заранее. Наконец какой-то юнец подсадил в машину (которая, судя по его возрасту, вряд ли ему принадлежала) свою девицу и выехал со двора; стоянка для машин опустела. Я торопливо добежал до «фольксвагена» и, никем не замеченный, отправился в путь, сразу почувствовав в голове такую легкость, которая в буквальном смысле слова раньше мне и не снилась: та часть моего мозга, которая обычно предназначалась для умственной деятельности, теперь, видимо, была заполнена газом с низким атомным весом, плохо поддающимся контролю — скорее водородом, чем гелием.
Чтобы убить время, я пару раз объехал вокруг деревни. В ней было пустынно, и почти без огней. Даяна ждала меня там, где мы условились; я втащил ее в машину с ловкостью телегероя в кадрах о грабеже или убийстве. Эта ассоциация, очевидно, пришла в голову и ей, так как она тут же принялась вопрошать меня о вкусе к приключениям, и, если таковой у мужчин развит сильнее, чем у женщин, не означает ли сей феномен, что в душе мужчины не перестают быть детьми… во всех отношениях. Наверное, сказал я, это действительно так.
Мы добрались до кладбища. Я запарковал машину вдали от дороги, в глубокой тени двух вязов; в небе повис тонкий, но яркий серп месяца. Даяна стояла, засунув руки в карманы шерстяного свитера, напоминавшего форменную одежду учительницы, и ждала, пока я выну из багажника инструменты.
— Ты не боишься, Морис?
— Сейчас нет. А почему я должен бояться?
— Но ты сам признался, что можешь потерять присутствие духа, и попросил побыть рядом.
А, да. Закралась такая мыслишка, когда мы затеяли дело. Возьми-ка это, ладно? Не свети в сторону дороги.
Мы пошли по густой траве, останавливаясь каждый раз секунд на пятнадцать и пережидая, пока исчезнут огни очередной проносившейся мимо в том или другом направлении машины, наверняка набитой пьяными клиентами «Зеленого человека». Заржавленные железные ворота кладбища поддались. Мы вошли, фонарь, который держала Даяна, высвечивая зеленые пятна у ног и над головами, преображал их в миниатюрные слабые вспышки фейерверка. Мы то и дело спотыкались о какие-то мелкие преграды.
— Осторожно, — сказал я, — обогни стену, возьми чуть левее. Да, вот она.
— Пришли, значит… Морис, а тебе не жутко от того, что мы переступаем границу дозволенного? О, знаю, христианские представления доживают свой век, но существуют же, и это несомненно, какие-то нравственные законы, запрещающие тревожить мир в местах последнего успокоения, а потом, сам знаешь, какие бытуют суеверия, страхи и прочее. Ты действительно считаешь, что овчинка стоит выделки?
— Посмотрим. Крепче держи фонарь. Сейчас начнется самая утомительная часть работы.
И я это понимал. Даже сухая песчаная почва с прудом поддавалась лопате,
Когда я открыл гроб, пахнуло сухой землей и, пожалуй, иначе не назовешь, ароматом чистых простынь, который даже намека на неприятные ощущения вызвать не мог. Я взял фонарь у Даяны, низко склонившейся над гробом, и лучом стал обшаривать его изнутри. Андерхилл был целиком обернут в полотняные простыни, которые западали на животе и бедрах и резко выступали на коленях и ступнях. Вначале ничего другого разглядеть не удавалось. Затем рядом с головой что-то сверкнуло тусклым металлическим блеском. Я зажал предмет пальцами и, вытащив наружу, осветил фонариком. В руке у меня лежала грубая свинцовая прямоугольная шкатулка величиной с пачку сигарет или чуть больше. Она была закрыта крышкой, припаянной к корпусу, и представляла собой водонепроницаемый контейнер. Я встряхнул шкатулку, и внутри что-то глухо и зловеще щелкнуло. Думаю, я не обманулся по поводу этого угрожающего стука.
— Что это? — спросила Даяна.
Я осветил гроб фонариком.
— Ничего другого я и не ожидал найти. Могу размотать простыни, если хочешь, но я…
— Нет, ни в коем случае, давай опять закроем его крышкой.
Работа отняла много времени, ведь гроб надо было засыпать землей и разровнять ее, чтобы ничего не бросалось в глаза. Вероятно, пройдут годы, прежде чем исчезнут следы вскрытия, но я не мог представить фархемского констебля, круглолицего парня, проводившего все свободное время на бегах в Ньюмаркете, а остальное — в разговорах о скачках и подобных вещах, в роли следователя по делу о предположительном осквернении затерявшейся в глубине кладбища могилы старого ублюдка.
— Ну что ж, вот и все, — сказал я.
— А ты не хочешь открыть эту вещицу?
Я сам думал об этом. Засыпая могилу и разравнивая землю, я не выпускал из мыслей шкатулку, но хотел вскрыть ее в полном одиночестве. С другой стороны, если уж Даяна в качестве верной помощницы молчаливо провела со мной два часа, она заслуживала вознаграждения или, по крайней мере, имела право на него рассчитывать — справедливости ради. И все же, если я в самом деле не ошибаюсь, что за вещица там постукивает… Однако перспектива поссориться с Даяной пока что мне не улыбалась.
Я нашел молоток и стамеску.
— Хорошо, давай попробуем.
Через пару минут я сделал столько насечек по стыку крышки со шкатулкой, что мягкий металл уступил, и крышку удалось отжать. Я перевернул шкатулку, и на ладонь упал небольшой предмет. Он был невероятно холодным, намного холоднее, чем крышка, которую я почти полностью открыл. Даяна посветила фонариком. Это несомненно была та самая фигурка, в полном соответствии с моим описанием. Она была из серебра, высотой около трех дюймов и около полутора дюймов от ладони одной вытянутой руки до другой, на лице странная улыбка. Я не знаток серебра, но не сомневаюсь, что фигурке было намного больше трехсот лет.