Зеленый дом
Шрифт:
В четверг - хвосты крысиные,
а в пятницу - гусиные
гнилые потроха!
Я слух вчерашний счел одной
из худших небылиц:
кто мог бы знать заране?
Повесился в чулане
ты, Лейба Люмпеншпитц!
Со страху, Лейба Люмпеншпитц,
легко в удавку влезть!
Кровь холодеет в жилах,
и я давно не в силах
не выпить, ни поесть.
Ты был со мной, я был с тобой,
ответь: ну почему
ты
взамен - меня трясло бы
средь улиц и в дому?
РЕНТА
Джон Холмс и Билл, его сынок,
уютно жили: шла
по почте рента Джону, в срок
тридцатого числа.
Случился грустный номер:
родитель взял да помер.
Такие вот дела.
"Джон Холмс! Я так тебя любил!
Без ренты мне - беда!"
И обложил папашу Билл
солидным слоем льда,
заклеил щели, фортки,
темнела в белом свертке
отцова борода.
Билл закупал двоим еду
отец хворает, чай.
Воняло, - Билл на холоду
варганил завтрак, чай,
а почтальон клиенту
носил все ту же ренту,
ну что ж, хворает, чай.
Уже зима невдалеке
а Холмсы все вдвоем:
Билл - в уголке, Джон - в леднике,
и каждый - при своем.
На дверь, на стены, на пол
сынок духов накапал
и замерзал живьем.
"Джон Холмс, - шептал ночами Билл,
любимый мой отец!
Тебя я вовсе не убил,
мне жаль, что ты - мертвец!
Не надо гнить, не надо!
Ведь я рехнусь от смрада,
коль ты сгниешь вконец!"
И все-таки пришел каюк
терпению сынка.
Джон Холмс во все, во все вокруг
проник исподтишка.
Нашли висящим Билла,
и рента, видно было,
торчит из кулака.
О ВЕЛИКОМ ХОЛОДЕ НАКАНУНЕ НОВОГО 1929 ГОДА
На Святого Стефана* пришли снегопады,
завалило распадки, дома, палисады,
и над плавнями, белый настил распуша,
стекленела и стыла стена камыша.
Встала стужа, колодцы до дна проморозив,
у саней отставала оковка полозьев,
старики говорили, что, мол, никогда
не случалось такие видать холода.
Ветер льдисто хрустел в человеческом горле,
батраки простужались и наскоро мерли,
задубевший, обглоданный труп оленька
отыскался у самых дверей кабака.
Звезды, вестники долгой морозной погоды,
озирали озимых убитые всходы,
виноградники, сгинувшие в холоду,
и озерную гладь, что лежала во льду.
В полыньях, не умея добраться до суши,
били крыльями и примерзали
и любой, кто решался дойти по снежку,
их легко набирал по мешку.
* 26 декабря
ЗИМНЯЯ ОТТЕПЕЛЬ
Выдается тепло в середине зимы:
застилается все пеленой дождевою,
оживают ручьи этой странной порой,
и топорщится жнива стернею сырой,
и гуденье идет сквозь еловую хвою.
Отступают снега, и увидеть легко,
как под паром покоятся мрачные зяби,
как на старых покосах гниют клевера,
как погрызена зайцами в рощах кора,
ибо дочиста съелись остатки кольраби.
Сучья, стужей отбитые, наземь летят,
свекловица, что на поле сложена с лета,
раскисает и пенится, бурт за буртом,
чтобы смрадом горячим окутать потом
чуть обсохшие ветви кустов бересклета.
Что ни день, то хозяйству разор да урон;
мокнут ветошь и пакля под черной соломой;
от села до села - непролазная грязь,
и в тумане плывет, все мрачней становясь,
солнца, странно разбухшего, шар невесомый.
ЗАТОПЛЕННАЯ ЗЕМЛЯ
От весеннего ветра чернеют луга,
постепенно темнеют и тают снега,
но канав не хватает: кипя и бурля,
набухает растаявшим снегом земля
и уходит под полую воду.
Дамбы хмуро застыли по горло в воде,
вся равнина блестит - лишь межа кое-где
разрезает на ломтики мутную гладь,
крест над церковью будет в закате пылать,
осеняя весеннюю воду.
Далеко друг от друга стоят хутора,
через ил продираются лодки с утра,
воздух сладок и тих, и чиста синева,
ветер гонит волну, и густая трава
прорастает сквозь мутную воду.
МАЙСКИЕ КОСТРЫ
Приходит май, и в час ночной
чисты под кряжем небеса;
но ударяют холода,
и вот - кристалликами льда
впотьмах становится роса.
Протяжно рогу вторит рог,
тревогою звучат они:
спешат на склоны сторожа,
и разгораются, дрожа,
вкруг виноградников огни.
Затем в долины дым ползет,
отходит холод в высоту;
огонь мужает, - вот уже
теплеет от межи к меже,
где дремлют дерева в цвету.
Туманя кипень лепестков
высоких, озаренных крон,
спасенье гроздьям молодым
приносит сладковатый дым,
струящийся со всех сторон.
СВЕТЛОЕ ВРЕМЯ
Повсюду стало так светло,
краснопогодью нет конца;
и в отдаленье тяжело