Зеленый храм
Шрифт:
Это была именно та жандармерия, в которую мы ехали, и взрыв хохота бригадира поставил их в тупик и наверняка помешал их карьере.
Менее забавным был другой случай. Не имея больше никаких новостей от мадам Салуинэ, мы в конце концов поверили, что она смирилась и оставила нас в покое, но однажды утром, когда часы пробили десять, она явилась непрошеной гостьей. Это было более или менее ее право, — по согласованию с мосье Мийе, с коим мы проконсультировались позднее, — контролировать, в каких условиях содержался условно освобожденный. Она не извлекала из этого никакой пользы. Она скромно представилась, окруженная нимбом своей власти.
— Я уже давно собиралась нанести визит вашему подопечному…
Она пришла вовремя. Я попросил ее подняться
Что касается третьего случая, — пожалуй, его нужно было бы назвать иначе. В одну из сред к нам пришел Леонар и решительно заявил:
— После обеда пойдем смотреть козочек.
На улице было минус десять. Мороз расписал окна белыми узорами (надо долго дышать на стекло, чтобы сделать в нем глазок) и превратил в сплошной камень сад, куда наши кормушки привлекали щеглов, вынужденных кормиться лишь семенами василька и чертополоха, а дрозды пробавлялись черными ягодами плюща. Прекрасное время для любителей природы. Машина помогает всегда подойти поближе, а затем мы шли медленным, размеренным шагом, щадящим выздоравливающую ногу, пока еще не способную на длительные прогулки. С козочками или без них, мне нравится мерить землю шагами в любой сезон. Лес нивоза (я специально употребляю это название зимнего месяца, более логичное, чем «январь», завезенное слово, происходящее от римского бога Януса, столь же не наше, как и майская богиня Майя)… Лес нивоза в состоянии зимней спячки, — состоянии любого дерева зимой и разных зверьков: белки, сони или змеи, — сначала кажется лишенным жизни. Но для ноги, для глаза, для уха это в том же пространстве — совершенно другое место: мутация, которой не знает город, все время похожий на самого себя, за исключением скверов. Для нас переходы по лесам и кустарникам в колючем воздухе, по усыпанной затвердевшими листьями земле, где вдруг попадаются пластины травы, похожие на жесткие ковры, увядшие, ломкие, неузнаваемые растения, — требуют большего опыта, довольствующегося меньшим количеством знаков.
И действительно, отсутствует множество летних обитателей леса: перелетных птиц, зверушек, что забились в норы и впали в спячку, растений, свернувшихся в своих луковицах. Нет густолиственных содружеств, их заменили голые ветви, колышущиеся в холодном небе. Не хватает запахов, красок. Не хватает лесного гомона: крика, песен, жужжания, стрекотания, которые зима до такой степени сводит на нет, что только скромное чириканье верных этим местам птиц, резкое ворчание голодных животных, без убежища и еще более от этого одичавших, доказывает, что все-таки пора, лишенная соков жизни, необязательно влечет за собой безжизненность.
Наш гость (я плохо выразился: в лесу у меня всегда возникает ощущение, что здесь я его гость) был в хорошем расположении духа. Он взял Леонара за руку. На его зов (не кряканье для короткого расстояния, а сильный свист, впрочем не услышанный нами, так как речь шла о сверхзвуковом свистке браконьера) собака ответила очень быстро. Странное животное, похожее на собаку бельгийского пастуха своим рыжим нарядом и черной головой, казалось, привитой ко всему остальному, обнюхало нас, одного за другим, не слишком приближаясь, и побежало вперед, вдыхая воздух то громко, то тихо, но при необходимости удерживаемое щелканьем пальцев хозяина; он, очень довольный, вернувшийся в родную стихию, не колеблясь выбирал необходимые повороты, чтобы утвердить успех экспедиции. Так мы пересекли за двадцать минут высокий дубняк,
— Пятеро, — прошептал он. — Они пройдут лесосеку. У них жажда.
Я вспомнил, что, и правда, возле опушки, обыкновенной засеки, освобожденной от деревьев два года назад, было болото, кишевшее в августе мошкарой, а в этот час покрытое слоем льда, который легкие копытца не разобьют. Напасть на стадо — это была удача, но не чудо для того, кто знает, где пасутся косули, домосеки, так хорошо переносящие голод, что предпочитают грызть какие-нибудь старые зерна, какие-нибудь стебли, лишь бы не ходить искать что-нибудь получше, особенно если страх преодолевает голод.
— Видишь, самец: у него огромные рога. Четыре козочки: на голове у них нет ничего, а зад белый и в форме сердца.
Стадо, в одеянии скорее сером, нежели рыжем, топталось на месте, пробиралось между деревцами в поисках пищи, их уши, окаймленные коричневой полоской, были подвижны, настороженны. Беглый взгляд. В лесу кто сам обнаруживает, того тоже очень быстро обнаруживают. У косули такое тонкое обоняние, что оно чувствует пришельца на очень далеком расстоянии.
Самец начал бить копытцем, глухо заблеял, затем, издав крик тревоги, свойственный сородичам — подобие лаяния, — одним прыжком поднялся, и за ним последовало все стадо.
Достигнув просеки, пройдя ее до самого болота, наш белокурый великан принялся каблуком ломать лед, а наш малыш подбирать возле проруби бело-голубые куски и бросать их на ледяную поверхность. Я оценил этот поступок, как оценил и взгляд сподвижника, такой же заинтересованный, как и у меня. Меня не покоробила откровенность охотника: тот обернулся и признался:
— Очень жаль, но я не ем сухой травы. Мне пришлось съесть двух или трех оленят…
Он стукнул в ладоши — дать волю собаке, она тотчас же покинула нас и побежала во весь опор, чтобы обнюхать следы. Он добавил:
— Лисы тоже при случае едят оленят. Поскольку вы им покровительствуете, вы не можете на меня сердиться.
— Ты довольно много прошел сегодня, — сказала Клер. — Лансело не хочет, чтобы ты перетруждался. Вернемся.
Она взяла его за руку, и мы сделали пол-оборота. На этот раз Леонар вдруг протянул мне руку, чтобы сыграть в «Это что за дерево?» — школьный вариант нашей любознательности. Он уже знал много, этот парнишка, гораздо больше, чем большинство горожан, которые от праздника всех святых до пасхи не видят ничего, кроме стоящих деревьев, ствол или кора которых ничего им не говорят. Что это за дерево? Ствол короткий и толстый, сильно разветвленный, испещренный глубокими горизонтальными трещинами: обыкновенный дуб. Кора менее толстая, изборожденная прямыми щелями: каменный дуб. Гладкая, прямоугольной формы: бук. Гладкая, в бороздках: граб. Что это за дерево? Ствол оливковый, удлиненный: ясень. Ствол перекрученный, обросший в изобилии ниспадающими ветвями: ольха. Леонар выпустил мою руку и схватил руку своего друга:
— А ты — что?
Его подняли, это невинное дитя, он пересек небольшое воздушное пространство и сел верхом на плечи, обладатель которых, проявляя нетерпение и подпрыгивая, пел, чтобы переменить тему, старый мотив:
Я — это я.Ты — это ты.Мы вдвоем — это пара.Но с твоим дедушкой,Будь он грек или китаец,Будь он русский или галл,Раб или царь царей,Все равно всегда будет только трое.