Зеленый король
Шрифт:
— Я бы предпочел, чтобы вы этого не делали, — необыкновенно мягко сказал Реб.
— Если все же решусь уйти, ничего не нарушится. Все предусмотрено. Эстафета будет передана так, что вы буде те довольны, Умру я или уйду, на ваших делах это не отразится. Машина, которую вы запустили, просто чудовищна…
— Мы запустили ее вместе, Дэвид.
— Пожалуй, да. Какую-то маленькую роль, конечно, сыграл и я. Но при любых обстоятельствах она будет работать и дальше. Я даже убежден, что машина не остановится и без вас.
Ответа не последовало. Молчание Реба, которое Сеттиньяз принял за безразличие, больше всего задело его. «Но чего еще ожидать? Человеческие чувства ему незнакомы, и с годами он становится все безумнее».
К 1977 году — хотя заниматься этим он начал намного раньше — Сеттиньяз
Во время январской встречи с Климродом в 1977 году Сеттиньяз чуть было не объявил о своей отставке.
Но все же не дал воли гневу или обиде. Промолчал.
Вернувшись в Нью-Йорк, Сеттиньяз с обычным рвением приступил к выполнению распоряжений Реба, касающихся «Яуа» и непонятной сети (непонятной для кого угодно, кроме Реба и его самого) связанных с этой фирмой компаний.
Действуя в полном согласии с Эрни Гошняком, с которым по ходу дела связался Реб, он объединил эти компании в холдинг [63] и потребовал, чтобы аудитор зачислил их капитал на депозит. В связи с этим он обратился к фирме «Прайс-Уотерхауз», пользующейся наибольшим доверием в силу своей безупречной репутации, с тем чтобы ее представители на основе собственных оценок назначили цену на акции созданной таким образом компании. Комиссия по ценным бумагам и биржам дала зеленый свет, и банк «Лазард Бразерс» в основном осуществил допуск к продаже. Это стало одним из главных событий финансового года. При том, что Сеттиньяз через посредничество Гошняка сумел сохранить для Реба Климрода контрольный пакет акций, в результате операции удалось выручить миллиард девятьсот сорок три миллиона долларов, не больше, не меньше.
63
Акционерная компания, использующая свой капитал для приобретения контрольных пакетов акций др. компаний с целью установления господства и контроля над ними.
Во всяком случае, достаточно для того, чтобы немного сбалансировать финансовое положение в компаниях Реба.
Но по сути это была лишь передышка. Климрод продолжал изымать деньги, а огромные проценты по банковским ссудам, сроки которых уже подошли, свидетельствовали о том, что передышка будет недолгой. В такой ситуации Дэвид Сеттиньяз вряд ли мог успокоиться, тем более что его в основном тревожили не финансовые, а другие проблемы. С его точки зрения конфликт между ним и Ребом ничем не разрешился. Амазонское предприятие по-прежнему казалось ему бездонной пропастью, в которую рано или поздно рухнет все, если только Бразилия и другие заинтересованные страны не осудят и не запретят эти капиталовложения, отвергнув претензии Реба на служение индейцам, защитником которых он выступает. Во всем этом Сеттиньяз усматривал манию
«Даже мне, столько лет руководившему его финансовой империей. Только в 1978 году я узнал из газет о гигантских платформах, переправленных из Японии в устье Амазонки невероятно сложным обходным путем. Хотя именно мне пришлось потом обращаться в разные банки, чтобы оплатить эти безумства!
В сущности, это единственная причина, заставившая меня оставаться на своем посту: из месяца в месяц ситуация все более усложнялась и запутывалась, и не знаю, прав я был или нет, но мне уже казалось, что люди, которых я подготовил себе на смену, вряд ли в ней разберутся. Замечательный предлог, конечно…»
Эти сомнения по собственному адресу и по поводу отношений с Климродом мучили Сеттиньяза до весны 1980 года.
«Прощальное турне Короля», как назвал этот период Диего, позднее рассказавший о его перипетиях Джорджу Таррасу, состоялось в 1979 году.
Эти сведения, дополнив факты, доверенные самим Королем тому же Таррасу и Сеттиньязу, позволили им обоим воссоздать в дальнейшем весь жизненный путь Реба Михаэля Климрода чуть ли не с момента его рождения в Вене до апреля 1980 года. Правда, с неизбежными и вполне объяснимыми лакунами.
Ведь Климрод не придерживался никакой хронологии, не соблюдал временной последовательности. В тот период жизни, когда, по словам Тарраса, Реб действительно принял решение, касающееся цели всей его деятельности, у него просто-напросто возникла потребность вернуться к некоторым эпизодам своего прошлого под влиянием нахлынувших воспоминаний или каких-то поездок.
В 1979 году Анри Хаардт еще жил во французских владениях на Антильских островах и руководил небольшой фирмой, сдающей парусники с экипажами внаем туристам, желающим совершить путешествие по Карибскому морю.
— Ни о ком в жизни я не жалел так, как о нем, — с улыбкой рассказывал он Диего, — Если бы этот странный человек, — Хаардт показал на Реба, — захотел остаться поработать со мной, вместе мы сколотили бы колоссальное состояние.
— На контрабандной торговле сигаретами? — спросил, тоже улыбаясь, Реб. Разговор шел по-французски, который Диего понимал уже лучше, но еще не настолько хорошо, как ему хотелось бы.
— Великолепно, на сигаретах! С ума сойти, сколько можно заработать! Кстати, я это уже проделал однажды. В свое время наторговал на миллиард франков — старых, конечно. Кстати, я с ними быстренько распрощался.
— И мое присутствие что-нибудь изменило бы?
— Бесспорно, я уверен в этом, — ответил Хаардт, призвав Диего в свидетели. — У него есть то, чего мне не хватает: голова, хотя он выглядит мальчишкой. Но какая голова, Бог ты мой!
— Que sorpresa! [64] — сказал Диего. — Вы меня удивляете, mucho, mucho [65] .
Француз уставился на потертые холщовые брюки и старую рубашку Реба Климрода.
— Странно, — сказал он. — Но что касается мозгов, то голову даю на отсечение, так или иначе ты станешь известным.
64
Que sorpresa (ucn) — Вот удивительно.
65
Mucho, mucho (ucn.) — Очень, очень.
— Я тоже уверен в этом, — поддакнул Диего на английском. — И даже знаю, кому он уже известен. Торговцу гамбургерами в Гринвич Виллидж. Он — фанат Реба и никогда не берет с нас денег.
Хаардт рассмеялся. Не такая известность имелась в виду, сказал он, и пригласил обоих гостей на обед. Он был женат и уже пять раз дедушка, дела его шли неплохо, если не замечательно. Банки ненавидели Хаардта из-за каких-то темных историй с закладными и ссудами, но он любил свою жизнь такой, как она сложилась, какой всегда была; любил жить на море и, слава Богу, если отставить банки в сторону, старел без печали. Он поднял стакан с креольским пуншем.