Зеленый король
Шрифт:
Он совсем оторвался от стены и начал очень медленно продвигаться к маленькому шкафу.
— Но мы пробыли всего три месяца в Плешеве, где почти все мальчики умерли от голода. Их фамилий я не знаю. До Плешева мы очень долго шли через леса… Нет, сперва мы оказались в Пшемысле… хотя до и после мы шли очень долго. Мы шли из лагеря в Яновке. Я был дважды в Яновке. Последний раз в мае прошлого года, а до этого еще раз в 1941 году, когда мне было двенадцать с половиной лет.
У него была любопытная манера рассказывать. Он выкладывал свои воспоминания, начиная с конца, подобно
— Это ваши книги?
— Да, — ответил Таррас.
— Второй раз я попал в лагерь в Яновке из Белжеца. Именно в Белжеце 17 июля 1942 года погибли моя мать Ханна Ицкович и моя сестра Мина. Я видел, как они умирали. Их сожгли заживо. Скажите, пожалуйста, могу ли я открыть шкаф и потрогать книги?
— Да, — ответил совершенно подавленный Таррас.
— Моей сестре Мине было девять лет. Я абсолютно уверен, что она была жива, когда ее сжигали. Моя другая сестра, Катарина, родилась в двадцать шестом году, она была старше меня на два года. Она погибла в железнодорожном вагоне. Она села в вагон, где были места для тридцати шести человек. Они же запихнули туда сто двадцать или сто сорок, одни лежали на головах других. Пол вагона засыпали негашеной известью. Моя сестра Катарина вошла в числе первых. Потом, когда они больше не могли втиснуть в вагон ни одного человека, даже ребенка, они задвинули двери и заперли их, отвели вагон на запасный путь и на неделю оставили на солнце.
Он прочел громким голосом:
— Уолт Уитмен. Он англичанин или американец?
— Американец, — ответил Джордж Таррас.
— Он поэт, не правда ли?
— Как Верлен, — сказал Таррас.
Серый взгляд скользнул по его лицу, перекинулся на книгу «Autumn Lеаvеs» [7] . Таррас задал вопрос и подумал, что ему надо его повторить, так долго не было ответа. Но мальчик, наконец, покачал головой:
— Английского пока не знаю, только несколько слов. Но я выучу. И испанский тоже. А может быть, и другие языки. Русский, например.
7
«Autumn Lеаvеs» (англ.) — «Осенние листья».
Таррас опустил голову, снова поднял ее. Он чувствовал себя совсем растерянным. Сидя за письменным столом, он не шелохнулся после прихода Реба Климрода, если не считать кое-каких записей. Неожиданно он сказал:
— Возьмите книгу себе.
— Но мне потребуется время.
— Держите, сколько потребуется.
— Я бесконечно вам благодарен, — сказал Реб Климрод, снова устремив взгляд на американского офицера.
— До Белжеца, — продолжал он, — мы с 11 августа 1941 года находились в Яновке.
А еще раньше в Львове, у родителей моей матери Ханны Ицкович. Во Львов мы приехали в субботу 5 июля 1941 года. Моя мать хотела повидать своих родных, и она получила в Вене паспорта для нас четверых. Мы выехали из Вены 3 июля, в четверг, потому что Львов теперь оккупировали не русские,
Он снова принялся перелистывать книгу, но жест его явно был машинальным. Он слегка склонил голову набок, чтобы прочесть названия других изданий:
— Монтень. Я читал.
— Возьмите и Монтеня, — сказал Таррас, которого волнение заставило заговорить.
Из двадцати книг, которые он взял с собой, чтобы попытаться преодолеть ужас, Таррас, если бы ему пришлось выбирать, выбрал бы томик Монтеня.
— А я вот, — сказал Реб Климрод, — я выжил.
Пытаясь совладать с собой, Таррас перечитал свои записи. Он вслух прочел список концлагерей, на этот раз в хронологическом порядке: «Яновка, Белжец, снова Яновка, Плешев, Гроссрозен, Бухенвальд, Маутхаузен…» И спросил:
— Вы действительно побывали во всех этих местах?
Мальчик равнодушно кивнул. Он закрыл стеклянные дверцы шкафа, двумя руками прижав к груди обе книги.
— Когда вы попали в эту группу юных мальчиков? — спросил Таррас.
Реб Климрод отошел от шкафа, сделав два шага к двери:
— 2 октября 1943 года. В Беджеце. Оберштурмбанфюрер собрал нас в Белжеце.
— Тот самый оберштурмбанфюрер, фамилии которого вы не знаете?
— Тот самый, — ответил Реб Климрод, сделав еще шаг к двери.
«Он, конечно, лжет», — думал, все более и более приходя в замешательство, Таррас. Допуская, что все остальное в рассказе было правдивым — а Таррас верил в это, — казалось невероятным, чтобы мальчик, обладающий столь фантастической памятью, не знал фамилии мужчины, с которым прожил двадцать месяцев, с октября 1943 по май 1945 года. «Он лжет и знает, что мне это известно. Но ему безразлично. Так же как он не предпринимает ни малейших усилий, чтобы оправдываться или объяснить, каким образом он выжил. Так же как он, похоже, не испытывает стыда или ненависти. Но, может быть, он просто-напросто в состоянии шока…»
Это последнее объяснение казалось Джорджу Таррасу менее правдоподобным. Он в него не верил. Истина заключалась в том, что по случаю этой первой встречи с Ребом Михаэлем Климродом — встречи, чья продолжительность не превышала двадцати минут, — Таррас интуитивно почувствовал, что этот худой мальчишка, которому едва хватало физической силы держаться на ногах, обладает чудовищной способностью справляться с любыми обстоятельствами. «Быть выше их», — такие слова невольно пришли в голову Таррасу. Точно так же, как он физически чувствовал подавляющую тяжесть интеллекта, пылающего в блеклых и глубоких глазах Реба Климрода.
Мальчик сделал еще один шаг к двери. Его профиль обладал несколько жестокой красотой. Он намеревался уйти. Поэтому последние вопросы, которые задал Таррас, в сущности, имели целью продолжить разговор:
— А кто вас стегал хлыстом и прижигал сигаретами?
— Вы знаете, ответ, — сказал Реб.
— Тот самый офицер, все двадцать месяцев?
Молчание. Еще шаг в сторону двери.
— Вы сказали, что оберштурмбанфюрер сформировал группу в Белжеде… — 2 октября 1943 года.
— Сколько в ней было детей?