Зелёный луч
Шрифт:
Пиво. Других вариантов нет.
Но, массаракш, Вернер же сам его пил…
Ага, и сам же из ручья банки «Будвайзера» и доставал, небось загодя их пометив. Предусмотрительный, массаракш. Одну нормальную оставил себе, а остальные, с клофелином или другой заразой, передал по рукам…
– Хватит головой крутить. Выполняй.
Эх, если б я, как тот же Руис, тренировался в ковбойской стрельбе – открыть кобуру, в перекате выхватить пистолет и всадить гаду пулю в башку… Ага, конечно; а если бы программеры строили дома, один залетный дятел на хрен порушил бы всю мировую цивилизацию.
Отщелкиваю клапан кобуры. Вижу, как у Вернера напрягается
– Хорошо. Теперь руки на затылок и медленно встал.
Подчиняюсь. В голове один за другим крутятся варианты. Увы. С акробатикой у меня швах. На пару метров поближе, я б еще рискнул кувыркнуться в ноги Вернеру и перевести дело в рукопашную, он, конечно, кабан еще тот, но шансов все одно больше, чем в ганфайтинге. Однако это так, маниловщина, потому что рискни я на подобное сейчас – пуля точно будет быстрее, а с десяти метров заряд в тушку положил бы даже такой великий пистолетчик, как я.
– Поднимайся по тропинке к грузовику, руки на затылке. Вперед.
Медленно шагаю. В правом кармане просторных штанов привычная спокойная тяжесть. Уйти с директрисы хоть на пару секунд, вынуть «леди таурус»… Босой ступней по острому камню. Нога подворачивается, падаю на четвереньки. «Крепкий орешек», тудыть его, вот только Брюллис из меня никудышный…
«Беретта» Вернера отрывисто гавкает, пуля ударяет в землю чуть левее.
– Больше предупреждать не буду. Руки на затылок и топай.
Кое-как поднимаюсь.
– Слушай, чего ты от меня хочешь?
– Да ничего. Пил бы ты пиво, как все нормальные люди, со всеми бы вместе и лежал сейчас, тихо-мирно, не создавая мне трудностей.
– Да чем мы тебе на мозоль наступили?
– Ничем, Влад. Абсолютно ничего личного… Так, встань во-он туда и смотри в море.
Судя по звуку, орденец открывает кабину «унимога». Глухо стучит нечто железное.
А потом:
– «Мадрас» – «Берлину». «Мадрас» – «Берлину». Стол накрыт, четыре блюда и десерт. Стол накрыт. Аут.
Ну и с каким это, интересно знать, «Мадрасом» «Берлин»-Вернер сейчас имел радиоконтакт? С расшифровкой условных фраз и гадать не хочется.
– Все, Влад, можешь пока присесть и отдохнуть. Недолго осталось.
Сажусь прямо на траву, рука незаметно ныряет в карман и сжимается на рукоятке «леди таурус». Радоваться рано: до Вернера метров тридцать, из коротыша-револьвера я на такой дистанции хорошо если в сарай попаду – а вот он уже убрал «беретту» в кобуру, зато на шею повесил прихваченную из кабины Г3, и направлен ствол винтовки, разумеется, на меня. С ремня очередью от бедра – на тридцати метрах не промахиваются, «гевер-драй» та еще дура, но именно тут тяжесть ей только в плюс, меньше водит.
Геройство подождет, расклад неподходящий.
– Не поделишься, что дальше будет?
– А почему нет, – отвечает Вернер. – Сейчас придет судно и всех нас заберет, только я поеду в каюте как белый человек, а вы в отсеке как живой товар.
Ы?
– Работорговля разве разрешена?
– Севернее Залива – не очень, а на юге… на юге иные порядки.
– Говоришь, ничего личного?
– Совершенно ничего. Вы удачно подвернулись и позволили мне сделать ноги с дополнительным профитом.
Так, ладно, об удаче будем говорить потом.
– Юрген, но какого черта тебе вообще взбрело делать ноги? Разве
Вернер свободной рукой поправляет очки.
– Хорошо платит. На это – не жалуюсь. Там, на юге, мне такие оклады не светят. Но знаешь, Влад… деньги в этой жизни решают далеко не все. Вокруг новый, обширный, почти нетронутый этой гребаной цивилизацией мир, по специальности я – как раз тот, кто может и хочет исследовать заповедные уголки, их полно, их можно сказать до хрена, и спрос на это имеется, ведь людям в каждом поселении важно знать, на какие ресурсы можно опереться на месте, а какие придется ввозить извне… я умею, я могу выявлять такое – а меня держат на этой гребаной Базе, где всю округу много лет как исходил Легенда-Чамберс и доразведывать больше нечего, только проверять точные ориентиры в начале каждого сезона, когда после дождей чинят чугунку и заново поправляют дорогу! Сколько раз просил, переведите в поле – нет, говорят, вакансий не имеется…
Искренне говорит. И я вполне его понимаю.
Не понимаю другого.
– А почему же ты просто не уволился из Ордена, раз рутина достала, а специальность такая востребованная? Организовал бы свое дело…
Вернер невесело смеется.
– Мог бы, уволился. Так не отпускали. Секретоноситель, Schweinhunde! [78] Кому я эти секреты продать могу, интересно…
– И поэтому ты решил хлопнуть дверью, а проезд на ту сторону закона оплатить за наш счет.
78
Schweinhunde – немецкое ругательство, дословно «свинособака».
– Точно. Ничего личного, Влад, повторяю…
Краем уха ловлю тихое урчание мотора. Поворачиваюсь к морю. С юга, уверенно обходя скалы на малых оборотах, в бухточку ныряет моторная яхта. Небольшая, чуть поменьше орденского траулера, который по утрам завозил на базу свежепойманную рыбу; окрашена в серо-синие разводы – не иначе, морской камуфляж. «Веселого Роджера» на флагштоке нет, но на корме сварена явно самодельная турель, на которой установлен – у меня челюсть отвисает, – даже не пулемет, а самый натуральный ПТР Симонова*! Ни хрена ж себе ретирадное орудие… [79] Вот, значит, какой ты, «Мадрас».
79
Ретирадные орудия – так в эпоху парусного флота именовались кормовые пушки, способные вести огонь только по настигающему сзади противнику.
– Все, руки на затылок, встал и шагай вниз.
Подчиняюсь, деваться некуда. Дистанцию Вернер держит грамотно, даром что и не подозревает о револьвере.
Пока мы спускаемся, «Мадрас» – или как там зовется яхта с кормовым пэтээром – уже полностью входит в бухту, притирается как-то вполоборота и спускает сходни прямо на песчаный пляж. Бросают якорь или нет, я заметить не успел, а швартовочных концов на берегу нигде не зачалено.
По сходням на песок сбегает смугло-коричневый типчик в белом тюрбане и линялых шортах, на перевязи за спиной у него болтается не то тесак, не то абордажная сабля, а за пояс шортов без всякой кобуры заткнут «наган». Пиратский атаман. С поправкой на то, что на дворе не восемнадцатый век, а чуток более позднее время.