Зеленый мост
Шрифт:
– Красивая, но помнишь, она сказала, что ты должна стать ещё красивее. Чтоб сиять, – Мишка усмехнулась. Но Катьку нужно занять чем-то, что будет её радовать, а это «стать красивой» она, тщеславная, легко поймёт. – Вот и прислала такую книжку. А вместе с этим украшением ты вообще станешь красавица, – она помогла Катьке застегнуть украшение сзади на шее. Чёрный котёнок уютно устроился в тёплой ямке между Катькиных ключиц, и Катька стала выглядеть как маленькая принцесса. – Только безмозглой не становись. Знаешь, бывают такие девушки: красивые, как в сказке, а рот откроют, и оттуда жабы валятся.
– Полшколы таких дур, – согласилась Катька, поглаживая пальцем
– Не просто так, а потому что думает, что я ей пригожусь летом в офисе, когда сотрудники в отпуска уедут.
– Она могла бы взять взрослую девушку, которую уже не надо английскому учить.
– Ну, наверное, взрослые девушки с английским находят себе работу получше, чем кофемашиной управлять, – пожала плечами Мишка, отметая собственные сомнения. – На самом деле мне всё равно, почему она меня берёт, – нам ведь так деньги нужны.
Как обычно, она проснулась за пять минут до писка будильника и чуть шевельнула рукой, чтоб услышать милое постукивание браслетов – они щекотно скользнули по руке, и Мишка услышала ровно то, что ожидала услышать. Стало тепло на душе.
За своим умыванием, за расталкиванием и конвоированием Катьки чистить зубы, за завтраком, за мытьём пары тарелок и кастрюльки из-под овсянки Мишка всё время проверяла взглядом милые браслетики: а вдруг они правда принесут счастье и удачу? Как же хочется верить, что – да! А если чудо вдруг произойдёт – что же, нельзя будет смеяться, например, над астрологическими прогнозами или чёрными кошками? Над мистическими историями? Что же теперь – чудеса существуют? И привидения – тоже?
По дороге в школу надо было обходить лужи на тротуаре. Лужи отражали светлое серое небо и казались провалами в другой мир, серый и светлый. Оступишься – и поминай как звали. Будешь падать и падать в серую холодную пустоту.
В школе оказалось, что Танька-фигуристка явилась в новой розовой толстовке с надписью Аngel of your love 3 , с вышитыми золотыми крылышками на спине. Танька умела кататься и часто ездила на массовое катание то в Ледовый, то в «СевКабель», то ещё куда. В началке она ходила на фигурное катание, была худая и длинноногая, как кузнечик, с вечной глупой и счастливой улыбкой – а в пятом классе её вышибли оттуда за лишний вес. Ещё, наверное, за глупость, раз не могла выучить, когда в прокатке вираж, когда прыжок, но ещё и за то, что она правда была тяжелее и крупнее всех и уже в пятом ей пришлось носить взрослый лифчик…
3
«Ангел твоей любви» (англ.).
Чтоб не раскиснуть совсем, Мишка отвернулась. Ей самой пока что везёт, грудь почти незаметна, но временами побаливает – вдруг вот-вот начнёт отрастать? На улице-то всем безразлично, как ты там одета, всё равно все в джинсах. Да и вообще плевать всем, мальчик ты или девочка, всем плевать даже, что ты вообще существуешь, дышишь, думаешь, смотришь. Ну кому важно, что вот такая девятиклассница Мишка вообще на свете есть? Танька-фигуристка, среди сине-чёрно-серой толпы ребят, гордо прогулялась по всем четырём этажам школы под восторженные и глумливые смешки и умудрилась не нарваться на завуча. Счастье её было настолько розовым и неподдельным, что Мишка тихо прислонилась к стеночке и несколько
А в класс, минут пять спустя, завуч привела странного новенького. Под конец четверти, под конец девятого класса, за два месяца до экзаменов?
Мальчик был ростом намного ниже всех парнишек, худой, темноволосый, кареглазый – казалось даже, что ему не пятнадцать, а куда меньше. Но вышло, что он, наоборот, старше: завуч сказала, что Игнат Панкратов пропустил год по болезни – как сама Мишка когда-то! – и вот теперь вернулся в школу оканчивать девятый класс.
Что-то в нём, двигающемся между парт к свободному месту плавно, как сквозь воду, было странноватое, как в заколдованном каком-нибудь принце из аниме: тихий, молчаливый, аккуратный и красивый как переодетая девчонка. Сел за последнюю парту через проход от них с Кулябкиным. Что он, мелкий такой, увидит с последней парты? Но ведь она-то видит? Хотя на что там смотреть у доски… А учителей и так слышно.
Да он ещё вдруг пришёл со скетч-буком. Выложил вот на парту открыто, вместе с учебником по английскому.
– Художник, значит, – Кулябкин обрадовался жертве и потянул скетч-бук у пацана из рук.
– Художник, – пожал плечами новенький и сам отдал скетч-бук. Добавил отчётливым шёпотом: – Кого нарисую, тот помрёт. Вон видишь – они все померли.
– Дурак, что ли, – отмахнулся Кулябкин, листая плотные страницы, изрисованные сплошь, без пустых мест.
У Мишки, сидевшей рядом, зарябило в глазах: портреты, странные дома, машины, роботы, какие-то символы, злые гномы, скелеты, голые красотки.
– Круууто, – восхитился Кулябкин, но вдруг слегка покраснел и прикрыл какую-то красотку от Мишки. – Слуш, Художник, нарисуй мне аватарку для «ВК», вот чтоб ни у кого похожей не было! Вот робота такого нарисуй, да?
– Да запросто, – ответил новенький, глядя почему-то на Мишку. – Вот сейчас на уроке и нарисую. А ты мне за это место уступишь.
– А списывать я у кого буду? – Кулябкин бросил ему скетч-бук и обнял Мишку за плечи. – Не, в топку твои картинки!
– А я тебя тогда нарисую, и ты помрёшь, – новенький улыбнулся, как нежный ангел.
– Иди ты на фиг, – заржал Кулябкин, но Мишка ощутила, как он вздрогнул.
Он доверчивый, Кулябкин. Коля-Коля такой совсем. Хоть и страшный. Симпатичный, глупый и здоровенный, как подъёмный кран. Мог бы легко прихлопнуть Игната ладонью, но ведь пожалеет, добряк. Мишка выкрутилась из-под его тяжёлой ручищи.
– Люди забывают, что когда-нибудь умрут, – в никуда сказал Игнат, и Мишка невольно начала соображать, из какого анимешного мультика эта фраза.
– А ты чо, напоминать взялся? – заворчал Кулябкин.
– Тихо, – велела Мишка. – Не смейте шутить про смерть, маленькие идиоты. Вы ничего о ней не знаете.
– А ты чо ли знаешь?
– Пришлось.
Это прозвучало так по-взрослому, что мальчишки переглянулись. Мишка пояснила:
– Летом на юге бабушка не проснулась. Умерла во сне. Лето, жара. А родителей не было, я одна с мелкими. Так что, понятно, пришлось. До сих пор трясёт.
Учительница указкой погрозила им от доски, и все притихли. Мишка жалела, что дала словам вырваться. Пока молчишь – точно никого не расстроишь. Вот и новенький понурился, стал чего-то рисовать в своём скетч-буке, чтоб успокоиться. Наверно, рисование – его убежище. А у Мишки какое убежище? Печенье стряпать?