Зеленый огонь
Шрифт:
— Я хотел бы позаимствовать ее у тебя на время, я хотел бы, чтобы она развлекала своими мелодиями посольство стьюритов на пиру. И если ты не против…
— Конечно, я не возражаю, — королева-мать кивнула своей аккуратной породистой головой. — Иначе говоря, ты обратил на нее внимание, не так ли?
Броун несколько смутился, но старался не подать вида, и только легкая краснота, выступившая на шее и щеках, выдавала его.
— Мне кажется, что она очень мило играет на свирели.
— О Броун, ты думаешь о ней не только это! — лукаво заметила Киллип. — Я не так стара и
— Я знаю. Фидасия еще моложе.
— Да, но это будет не только брак, это — политический и государственный ход, — возразила Киллип.
— Я еще не впал в старческое слабоумие, матушка.
— Да, пожалуй, еще нет.
Киллип внимательно разглядывала сына, и на чистом высоком лбу ее появились озабоченные морщины. Броун был еще молод, его жизнь только-только начиналась, но он уже выглядел много старше своих лет. Буквально за последние несколько месяцев количество прорезавших его лоб морщин увеличилось чуть ли не втрое. Впервые она заметила седые пряди в его золотистых волосах, и эта ранняя седина тоже не могла ее успокоить.
— Когда ты упомянул о появлении неотразимой женщины, я сразу догадалась, что ты говоришь о Ривен. Если она так тебе нравится, почему ты не сделаешь ее своей любовницей? Я бы не возражала.
— Может быть, ты бы и не возражала, но, к сожалению, того же самого нельзя сказать о юной леди. Я уже разговаривал с ней, и она отказала мне.
— Ты уверен, что правильно ее понял? — Киллип изумленно уставилась на сына.
— Да, она действительно отказала. А я, как ты знаешь, никогда не был человеком, который принуждает женщину к чему-то…
— Может быть, это потому, что ты никогда не испытывал нужды в подобном принуждении. Женщины мчались к тебе со всех ног, достаточно было тебе лишь слегка кивнуть, — едко заметила Киллип, затем она рассмеялась: — Моя маленькая Ривен отказала королю! Это очень любопытно.
Примерно через четверть часа Броун вышел из покоев королевы-матери и быстро зашагал по каменной дорожке через сад в направлении своего дворца. С тех пор как он возвратился из Акьюмы, он постоянно бывал раздражен и не находил себе места. Завтрак с матерью нисколько не улучшил его настроения.
— От Альбина никаких известий? — отрывисто спросил он у Пиба, проходя мимо конюшен.
Рыжеватый конюх указал на пустое стойло Травоуха.
— Никаких известий, сир. Надеюсь, он не попал в беду…
Броун помрачнел.
— Я тоже надеюсь, — он развернулся и пошел прочь, что-то бормоча себе под нос.
Вернувшись в свои покои, король немедленно прошел в рабочий кабинет и достал кожаный футляр, в котором хранился рефлектор. Несколько раз он пытался связаться с Фэйрином с того раза, когда волшебник предупредил его о нападении на Акьюму, однако впервые с тех самых пор, как Броун получил это приспособление, его наставник не откликался на вызовы. Именно его упорное молчание и заставило короля послать Альбина в Пенито.
Терзаемый болью, которую причиняли ему камни короны, и разочарованный тем, что ему
И вот король снова склонился над диском рефлектора и попытался очистить разум от всех посторонних мыслей, чтобы все-таки связаться с Фэйрином. Он так долго не прибегал к советам своего мага и теперь чувствовал, что опасность подкрадывается к нему со всех сторон.
Довольно долгое время стекло оставалось чистым и незамутненным. Затем в нем появилось изображение кружащихся облаков. Облака эти становились все гуще, потом потемнели, снова стали светло-серыми, но ничего больше не было видно, и Броун укрепился в своем подозрении, что здесь что-то не так. У него было такое впечатление, что нечто, расположенное между Пенито и Джедестромом, намеренно мешает ему связаться с его ментором. Неужели это один из доуми? Броун не думал, что у кого-то из них осталось достаточно сил, чтобы мешать ему, но, может быть, они использовали какие-то новые силы? Или это что-то совершенно новое, например, какой-нибудь могучий волшебник, который появился в их краях?
Прикоснувшись рукой к камням короны и погладив разламывающиеся от боли виски, Броун снова сконцентрировал мысленный импульс и направил его к Фэйрину. Он испытал одновременно и удивление, и облегчение, когда туманная дымка внутри рефлектора внезапно разошлась и он увидел озабоченное лицо мага.
— Наконец-то! — воскликнул Фэйрин. — Вот уже несколько дней, как я безуспешно вызываю тебя, но ты почему-то не хотел мне ответить.
— Напротив, Фэйрин, это я вызывал тебя, а ты молчал. Я не видел ничего, кроме тумана. Прибыл ли в Пенито мой гонец?
— Гонец?
— Да, юноша по имени Альбин. Я послал его, чтобы ты дал мне какое-нибудь заклинание, чтобы умерить боль, которую причиняют мне камни. Это становится невыносимо!
— Никакого гонца в Пенито не было. Что касается твоих страданий, то это цена, которую ты платишь за свое могущество. Ты знал об этом еще до того, как камни попали в твои руки.
— Тогда я был мальчишкой и не желал ничего знать. Теперь я стал взрослым мужчиной и начинаю думать, что цена власти непомерно высока. Они мучат меня, Фэйрин, и с каждым днем боль все усиливается.
В серых глазах мага промелькнула тень сострадания, но он только покачал головой:
— У меня нет такого заклинания, которое могло бы тебе помочь. Камни доуми являются законом сами по себе. Их отдали доуми Землеустроители. Что касается твоего Альбина, то если он отправился через горы, то он, скорее всего, мертв.
— Мертв!
— Ты что, забыл про дикую магию? Когда ты поехал в горы, чтобы завладеть камнями доуми, я дал тебе заклятье против этой магии. Было ли такое заклятье у твоего гонца?