Зелёный рассвет
Шрифт:
– Фриссгейн, у меня оружия нет, - тихо предупредил сармат, держа руку над сфалтом. – Дай нам с реактором немного времени.
– Я здесь, и я не дам вас в обиду, - прошептал Фрисс, глядя на качающийся полог. Снаружи ревело пламя, и шипела вода, топотали Двухвостки и били крыльями драконы. Речник почувствовал, как холод от него отступает – злобное невидимое существо отвлеклось на кого-то другого…
Жгучий зеленоватый свет пучком ударил в потолок пещеры. За спиной Фрисс услышал тихий треск, а за ним – шипение остывающего металла. Запах раствора стал резче и неприятнее.
Айтвег с хриплым воем сунулся в шатёр – и хотел отскочить,
– Гедимин, получилось? Ничего не случилось с реактором? – Фрисс хотел подойти ближе, но вспомнил, что Инальтеки могут ворваться в шатёр в любое мгновение.
– Ирренций не так легко переизлучать, - пробормотал сармат. – Всё хорошо, Фриссгейн, сейчас верну накопитель на место, а ты вспоминай, как эта штука включается.
Сине-зеленоватый свет наполнил шатёр и разлился по пещере, заставив всех демонов прижаться к стенам, а Речников – остановиться в изумлении. Волшебные камни горели ярким огнём на ладони Гедимина, Фрисс никогда не видел такого света – даже в те годы, когда сила Ожерелья рассеивала армии Инальтеков в один день! Расправив поблекшее украшение, сармат вернул камни на место – и сильнейший магический поток прокатился по Энергину, вверх – к Реке – и вниз – в тёмные глубины Хесса. Все драгоценности Ожерелья горели так же ярко, как накопители, и Фрисс чувствовал, как чистая и светлая магия течёт над ним, плещется, как воды Реки, и с каждым мгновением набирает силу. По клинкам в руках Речника стекал, каплями падая на пол, малахитовый свет. Снаружи снова донёсся тоскливый вой, топот, звон, воинственные крики. Но теперь бежали прочь Инальтеки, а воины Реки гнали их вниз по туннелю, без криков, но неутомимо и беспощадно. Кричали келнениси, и судя по их голосам, они собирались уничтожить войско Илларгона без остатка. Фрисс чувствовал, что сил у речной армии на это хватит. И никакое превосходство не спасёт Инальтеков…
Он обернулся, еле сдерживая радостный крик. Гедимин стоял у стола и собирал обратно пластины со сфалта, трубки и контейнеры. Зелёные блики от сверкающего Ожерелья дрожали на его броне.
– Надёжная штуковина, в самом деле, - одобрительно кивнул он, указывая на Ожерелье. – Я тут подсчитал по приборам – заряда хватит лет на сто, если включать её каждый год. У неё один режим, как я понимаю… или есть возможность переключения? Чем-то она похожа на безоболочник, такая же неуправляемая…
Краем уха Речник слышал, как все звуки стихают за Клыками и Риетоном – силы Реки наступали, Инальтеки даже не пытались сопротивляться. Божественный свет заполнил все пещеры, затопил их, как Река в дни половодья, и тёмная сила, поддерживающая Илларгона, не выдержала – отступила за пределы Энергина, провалилась обратно во мрак.
– Фриссгейн? – сармат окликнул его с некоторой тревогой. – Слышишь меня? Ты в реактор смотрел? Глаза обожгло?!
Речник сердито заморгал, подавил всхлип – уж очень глупо это прозвучало бы – и хотел обнять сармата, но вспомнил, что так и сжимает мечи в руках. Он остановился, чтобы вернуть их в ножны – и тут тройная вспышка затмила сияние Ожерелья.
Гедимин
– Халан, отличные чары – теперь оно точно не вырвется! – сказал Канфен, глядя на камень с холодной злобой. Силитнэн, окинув взглядом обгоревший шатёр, сразу склонился над Ожерельем, прикрыв глаза и бережно касаясь камней и серебряных завитушек.
– Фрисс, ты великий воин. Сколько тебе пришлось удерживать это чудовище? Прости, что не успели к первой вспышке – Инальтеки не давали сделать и шагу, - быстро говорил Халан, глядя то на Фрисса, то на Ожерелье, то на замурованного Гедимина. Речник растерянно посмотрел на мага и правителей, вернул мечи в ножны, выдохнул – и шагнул к Халану.
– Гедимин – не враг! Он пришёл нам на помощь, вернул силу Ожерелью – зачем вы на него напали?!
Силитнэн выпустил Ожерелье из рук, резко выпрямился и впился взглядом в Речника.
– Это существо пришло нам на помощь? – переспросил он. – Сила Ожерелья возросла тысячекратно за доли Акена – это его заслуга? Но какая мощь…
– Гедимин? – Халан выглядел удивлённым донельзя. – Древний Сармат, твой союзник? Каким ветром его сюда занесло?
– Речнику Фриссу можно верить, - поднял руку Канфен, переводя взгляд с Речника на неподвижную глыбу. – Думаю, можно освободить пришельца, хотя бы частич…
Грохот рассыпающегося камня оборвал его речь. Гранит пошёл трещинами, источающими резкий зеленоватый свет, и осыпался наземь мелкой крошкой. Гедимин выпрямился, тяжело вздохнул, взял со стола сфалт и повесил на плечо. Поглядев на молчащих правителей, он показал им пустые ладони и повернулся к Речнику Фриссу.
– Похоже, Фриссгейн, я очень не вовремя пришёл. Пойду назад на станцию. Так и думал, что напутаю в обычаях… Ты хоть не в обиде на меня и мои эксперименты?
– Гедимин! О чём ты?! Ты спас всех, всю Реку, все жизни! – Фрисс сжал его руку в ладонях, и было ему впору сгореть от стыда за «гостеприимных» речных правителей. – Подожди хоть немного, никто не хочет прогнать тебя!
– Фриссгейн прав, и мне жаль, что встреча вышла такой… жаркой, - кивнул Силитнэн, с интересом глядя на сармата. – Заклинания не были вредоносными, и всё-таки я хочу извиниться за них…
– Да… Гедимин, твоё вмешательство было очень… неожиданным, - Канфен тоже подбирал слова с трудом. – Но мы очень благодарны за него. Как мы – и Река – можем наградить тебя?
– Я, Халан, рад видеть тебя здесь – и твою станцию на берегу Реки, - сказал Халан. – Если мы можем что-то сделать для тебя или станции… или как-то возместить нанесённый ущерб… Какое возмещение и какая награда устроят тебя, Гедимин?
Сармат по очереди посмотрел на них и покачал головой. Его глаз не было видно за тёмным щитком, только Фрисс чувствовал, как вздрагивает рука, закованная в броню.
– Что вы можете сделать для станции, знорки? – ничего, кроме усталости, не было в его голосе. – Не подходите к ней, и больше мне от вас ничего не нужно. Отныне я не вмешиваюсь в ваши дела, можете меня не бояться. Фриссгейн, если я смог помочь, а не испортить всё – ну что ж, я рад. Это меньшее, чем я мог заплатить тебе за обнаружение «Идис». Самое меньшее.