Зеленый рыцарь
Шрифт:
— Как?.. Ох, понятно. О господи, как ужасно. И все-таки ничего не доказано… На самом деле мне лично не верится, что…
— Я сам совершенно ошеломлен, ведь нам ничего точно не известно, ничего нельзя доказать, и, следовательно, возникает множество вариантов иных намерений Лукаса, возможно, он просто хотел напугать меня, и так далее. Но все это бредовые фантазии… и нам придется иметь дело с Миром.
— Почему, выйдя из больницы, он не пошел в полицию…
— Такая месть могла остаться иллюзорной. Ему хотелось самому вершить правосудие.
— И все-таки… Клемент… если Лукас имел серьезные намерения, то Питер спас твою жизнь, а если он хотел лишь напугать…
— Ну и что тогда?.. Как бы мне хотелось послать Мира ко всем чертям. Ты не представляешь, насколько мне все это опостылело,
— Ты не рассказал Луизе?
— Всю правду? Конечно нет!
— А Мир?
— Он сказал вполне достаточно на первой встрече!
— Но они не знают, чему верить.
— Мир сказал, что поговорит с ними так, как сочтет нужным.
— Он сказал это тебе на дне рождения? Он любезно поговорил с тобой?
— Не очень-то. Луиза не хочет вмешиваться в это дело. Она говорит примерно так: «Да, возможно, в его словах есть доля правды, но в целом его воспоминания невероятны, к тому же этот бедняга сам признает, что многое не помнит». То есть ее удовлетворит любое, даже самое туманное и бессмысленное объяснение. Беллами, неужели ты не понимаешь, что он всеми силами пытается протиснуться в наш круг, пользуясь слабостями этих женщин, он уже считает себя в некотором роде членом этой семьи, он даже танцевал с Алеф…
— Не воображаешь ли ты…
— Вот именно, воображаю. Он и тебя тоже использует.
— Мир сказал, что ты можешь открыть мне правду, и ты сделал это. Но ты не обязан был…
— Обязан, Беллами, я признался бы тебе в любом случае. Я не могу обманывать тебя, вероятно, он догадался об этом. Ему нужен еще один свидетель. И он хочет, чтобы мы оправдали его перед нашими друзьями, представили его как простодушного, доброго малого, а не опасного безумца.
— Но такое невозможно, тогда нам придется обвинить тебя и Лукаса!
— Со мной уже покончено, я жалкий обманщик, а Лукас до сих пор остается темной лошадкой. Оправдание уравновесит ореол таинственности.
— Я не понимаю, неужели Питер говорил все это?
— Нет, я просто сочиняю, пытаюсь проникнуть в его ход мыслей! У него есть две очевидно несовместимые цели.
— Успокоить их и уничтожить Лукаса.
— Ему хочется стать признанным членом нашего круга. На это потребуется время. Или он может попросту отказаться от попыток завоевать расположение милой семейки. И тогда сразу примется за Лукаса.
— Может быть, если наши признают его, то он простит Лукаса?
— Никогда. Его переполняет ярость, ненависть и желание мести. Не забывай, он считает, что Лукас имел преступное намерение убить не только его, но и меня. Так может звучать вторая часть оправдания, это уже вопросы тактики. Кстати, мне только что пришло в голову, что такое очевидно смехотворное проигрывание того события, возможно, является частью какого-то плана.
— Но какого…
— К примеру, с Лукасом там может произойти несчастный случай.
— Ты подразумеваешь… но нет, это просто жуть какая-то! Клемент, не приписывай ему дьявольской хитрости! Это чистое безумие…
— А наша жизнь теперь и превратилась в чистое безумие. Разумеется, Мир может в любой момент привлечь к этому делу своих адвокатов и начать судебный процесс против Лукаса, привлечь меня как соучастника, а тебя как свидетеля, и при любом вердикте такой суд станет концом карьеры для Лукаса, да и для меня. Он держит такой вариант в резерве.
— А я-то при чем… ох… наверное…
— Тебе придется правдиво рассказать то, что ты от меня услышал.
— Ох… Клемент…
— Но он предпочитает вершить правосудие своими силами. Неужели ты не видишь, как он хитроумен и как беспощаден? Мир желает получить «око за око, зуб за зуб».
— Он сказал, что даже если дело дойдет до перестрелки… но, конечно, он не имел в виду…
— Вполне мог иметь. Возможно, они просто убьют друг друга. Да, они оба безумны. Это будет битва между двумя безумцами.
Отпущенное Харви такси исчезло в темной дали тускло освещенной улицы. Харви остался перед входной дверью дома Тессы. День звонка Эмиля и слез его матери — а также (хотя Харви
Харви не совсем честно ответил на вопрос Алеф о том, о чем он беседовал с Тессой на карнавальной вечеринке. На самом деле Тесса не согласилась с предположениями Харви по поводу сексуальной жизни Лукаса. Когда Харви заявил, что ему кажется очевидным то, что у Лукаса нет никакой сексуальной жизни, Тесса с загадочным и знающим (как сейчас вспоминалось Харви) видом сказала: «Неужели? Тебе бы лучше спросить об этом твою матушку!» Когда Харви спросил почему, Тесса поспешно (словно желая скрыть оговорку, как теперь понял Харви) пояснила, что Джоан лучше разбирается в людях и поэтому ее предположения могут оказаться более реальными. Тогда, страдая от пребывания на утомительной вечеринке, поглощенный желанием достойно покинуть ее, Харви не уделил достаточно внимания этому разговору. Теперь, однако, в его душе выросло зловещее предположение. Когда его мать «сбежала в Париж», Харви не задумывался о ее возможных романах. В любом случае, ее отъезд привел его в смущение, и он не испытывал желания размышлять о нем, а тем более выяснять подробности ее похождений в Париже или Лондоне. Сейчас Харви вдруг поймал себя на том, что мысленно оценивает недавний разговор с Джоан, к примеру, ее упоминание (конечно, намеренно подчеркнутое) о «старых друзьях». Важно ли то, что она специально вставила имя Лукаса в ряд прочих безобидных друзей? И откуда она знала, что Лукас не любит Харви? Ей точно не хотелось, чтобы Харви навещал Лукаса. Все это предполагало наличие какой-то тайны. Именно Тесса лишила его покоя своим опрометчивым замечанием и многозначительным взглядом, и ведь именно с Тессой он недавно (сейчас это казалось ему почти невероятным) лежал в постели! Воспоминание о том тягостном эпизоде продолжало оставаться мучительным для Харви, хотя оно словно «парило в воздухе» как нечто отстраненное, почти нереальное, подобное мыльному пузырю. В конце концов, «ничего же не случилось». В какой-то степени Харви считал Тессу ненастоящей женщиной. Скорее всего, такое отношение и сделало возможной ту тщетную попытку.
Харви надел мягкие уличные туфли и захватил с собой новую трость. Дома ему еще приходилось иногда пользоваться костылями, чтобы дать отдых травмированной ноге. В обществе, однако, он опирался на специальную палку, выданную ему помощником физиотерапевта. Но вскоре что-то побудило его купить шикарную на вид и действительно дорогую трость, сделанную из светлого отполированного дерева (возможно, из ореха) и украшенную набалдашником из слоновой кости в виде птичьей головы с крючковатым длинным клювом. Она была менее удобной, чем специальная, лечебная палка, но придавала ему уверенности в себе. Ведь некоторые мужчины по-прежнему ходят с модными тросточками, и вовсе не потому, что хромают. Экипировавшись таким образом, Харви вызвал такси, которое и привезло его к дому Тессы. Он с облегчением увидел, что свет горит как в ее нижнем офисе, так и на верхнем этаже. С неба начала сыпаться какая-то морось. Харви почувствовал, что волосы стали влажными. В свете отдаленного уличного фонаря он увидел капельную сетку дождя. Зонта Харви не захватил, так как не считал это необходимым. Он постучал в дверь. Никакого ответа. Постучал еще раз. Дернув за ручку и обнаружив, что дверь не заперта, он миновал сумрачную и затхлую маленькую прихожую и вошел в небольшой освещенный офис. Он позвал Тессу. Никакого ответа. Оставив куртку и трость в прихожей, Харви поднялся по лестнице и вновь позвал Тессу. Включив свет в спальне, он заметил аккуратно заправленную узкую кровать хозяйки дома и один из ее вельветовых жакетов, висевший на спинке стула. Он постоял в нерешительности. Может, Тесса не заперла дверь, рассчитывая скоро вернуться? Поддавшись любопытству, Харви поднялся на верхний этаж, где прожил свою несчастную жизнь мистер Бакстер и, возможно, — Харви толком не помнил — там и отошел в мир иной. В его комнате горел свет, окно было приоткрыто, на кровати лежал голый матрас, а также стоял большой открытый чемодан, набитый вещами Тессы.