Зелимхан

Гатуев Дзахо Алексеевич

— Пойдем, — сказал.

Кибиров-офицер по тихой тревоге казаков собрал. Приказал тихо идти. Чтобы никто не видел, идти. Чтобы никто не слышал, идти. Приказал еще в другую сторону идти. За село. Тамаевские дома на краю селения тогда были.

— Мы кругом стогов пойдем к Тамаевым.

Тамаевские дома на краю селения тогда были.

Хейт-байрам — жертвенный байрам. Тамаевы утром быка зарезали, быка выпотрошили, освежевали.

Большой праздник, хейт-байрам. Обычай, чтобы мясо беднякам раздавать. Роздали Тамаевы,

доказчик у себя дома тоже роздал. Благочестивые мусульмане Тамаевы. Доказчик тоже мусульманин был.

Он Кибирова-офицера к тамаевскому дому привел и рукой указал:

— Здесь.

И ушел потом, не развязав башлыка на голове. Офицеры не видели его лица. Казаки не видели.

Как тихо подошли, так тихо окружили казаки дома. За плетнями спрятались. В кустах.

Утром выглянула в дверь женщина. Абреку нельзя из дому выйти, чтобы прежде не выглянул кто-нибудь. Выглянула в дверь женщина и отпрянула. Заперлась опять.

Насторожились казаки. Сто пятьдесят их было, а как будто никого не было, не знали — Аюб это, не Аюб это, когда он дверь распахнул и посмотрел. Чтобы узнать, бежать куда.

Казаки узнали, что Аюб это, когда винтовку у него увидали.

— Стой! — Долидзе-офицер крикнул.

Если бы Аюб сейчас Долидзе-офицера убил, тогда убежал бы сразу. Может быть. Но Аюб сейчас стрелять не мог. В доме за спиной женщины были, дети, старики. И прыгнул с балкона под дерево Аюб.

— Сдаться тоже нехорошо — повесят.

И побежал Аюб. К соседям во двор. Чтобы от них к другим соседям. От других соседей к другим соседям. Через плетень, еще через плетень, еще, еще. Под деревьями.

Аюб бежал между двумя рядами казаков, которые залегли под деревьями тоже.

Уо, трах-тах-тах. Уо, уо! уо!

— Э, гяур! — Аюб тоже стрелял.

Аюб бежал. Казаки сзади за ним гнались.

— У-лю-лю!

Одна пуля Аюба пронзила. Другая пронзила. Третья. Но бежал Аюб. Через плетни. Мимо сапеток. И приглушенных ставнями праздничных домов.

— Хейт-байрам — жертвенный байрам.

И когда Аюб пять дворов пробежал уже, из земли перед ним два казака выросли. В упор.

После этого Моргания-полковник начальнику области такое письмо написал:

«Прошу, — написал, — разрешить мне препроводить командиру Кизляро-Гребенского полка, — написал, — для украшения полкового собрания, — написал, — как память о доблестях казаков 6-ой сотни, — написал, — трехлинейную винтовку № 14148,— написал, — найденную при убитом ими 1-го марта абреке Аюбе Тамаеве».

Так Моргания-полковник написал, и начальник области разрешил ему, а Кизляро-Гребенского полка командир винтовку в офицерском собрании повесит… Чтобы знали люди, что герои они.

КЕРКЕТ

Теперь Зелимхану сказали, что скоро его жену в Сибирь пошлют. Его детей тоже в Сибирь пошлют:

Муслимат, Энист, Магомета, и Омар-Али, и Ахмата,

который в тюрьме родился, тоже в Сибирь пошлют. И Зезык с Солтамурада сыном — Ломали. И Кеклхое-вых. И Нелхоевых. Сказали еще, что в тюрьме лучше, когда деньги есть.

Зелимхан сам знал, когда лучше в тюрьме. И к Бетыр-Султану приехал. Потому, что письмо написать

надо.

— В Грозном купец есть богатый. Шавелов-купец.

Ему надо писать, чтобы деньги прислал.

Пришло назначенное число, и Зелимхан в назначенное место пришел. У подножия Сюра Керт, около хуторов Курумовских.

Не прислал Шавелов денег. И Зелимхан к Бетыр-Султану приехал, чтобы Бетыр-Султан опять письмо написал.

И опять Шавелов не прислал денег.

Тогда Зелимхан к Джемалдину пришел. Сказал, чтобы Джемалдин волов в арбу впряг.

— В Грозный поедем.

Тогда Бетыр-Султан верхом на коня сел и тоже в Грозный приехал. В городе он коня к дереву привязал. На бульваре, который межой был для станицы. А сам в сторону отошел. В городе Зелимхан около базара с арбы слез и через мост к городскому саду пошел. Зелимхан около шавеловского дома остановился. В открытые окна ковры и зеркала видны. Видел еще черный ящик, который ребром стоит и на котором играют русские. Картины видел.

— Уо, санти-о-ха-ха-нана!

Грохот Зелимхан уже позади себя слышал. Когда на коня вскочил, тоже грохот слышал. Коня на чеченскую сторону погнал — еще слышал.

— Жалко, что мало дали мне студенты бомб. Хорошо стреляет. Сильнее, чем пушка стреляет.

Народ к городскому саду бежал, Джемалдин и Бетыр-Султан на волах к горам ехали.

— Хорошая бомба была. Я на базаре ее так слышал, будто около меня она выстрелила.

— Если б мы образованные были, какие бомбы мы делали бы. Все это они придумывают.

— Уо, Бетыр-Султан! Воллай лазун, биллай ла-зун, ты верно говоришь.

— Недаром, Джемалдин, я в тюрьме сидел и грамоту знаю немного… Остановись, скачут за Зелимханом. Ярмо надо быкам поправить…

… Под одеялом родных лесов нашел Зелимхана другой Джемалдин. Пшемах-Джемалдин.

— Есть дело, Зелимхан.

— Хорошее дело? — Хорошее дело.

Джемалдин рассказал. Пшемах-Джемалдин. И Зелимхан на Джемалдина долго смотрел.

— Какой такой Джемалдин стал? Раньше абрек был. Потом мирный стал. Теперь абреком опять хочет.

В сторону тоже посмотрел Зелимхан.

— Если такого человека, который самому наместнику зять, в плен возьмем, тогда Бици и Зезык обратно приедут.

— Хорошее дело, Джемалдин. Большое дело. Спасибо, Джемалдин. Вместе сделаем.

Джемалдин от Зелимхана слух понес по Чечне — царское шоссе инженерная комиссия осматривать будет. Инженерная комиссия много денег везет. В инженерной комиссии один инженер — наместника зять. Зелимхан его в плен возьмет. Зелимхан за него большой выкуп возьмет.