Земленыр или каскад приключений
Шрифт:
— Какое бессердечие! — печально вздохнул Земленыр, осматривая крыло Ду-ю-ду и почмокивая пухлыми губами. — Открытый перелом! Какое бессердечие!.. Сгинь с глаз моих, нечестивец! — вдруг крикнул он, ни к кому не обращаясь, но рысёнок все понял и, пятясь, исчез в кустах, и лишь тут старик обернулся в ту сторону. — Безобразие!.. У нас тут тоже не гладят по голове за такие штучки!.. Чш-ш, бедненькая, потерпи, — нежно сказал он птичке, — я окажу тебе первую помощь!
На старике был широкий пояс, вроде патронташа, с ячейками, из которых торчали берестяные гильзы. Он вынул одну, посыпал из неё порошком на ранку, потом посыпал из второй.
— Это чтобы не было заражения… А это чтобы
— Кажется.
— Срастётся, дедушка?
– спросил Вася.
— Едва ли. Я, к сожалению, не волшебник! А это крыло рабочая кость. Даже у нас, в сказочной стране, она крепко-накрепко не срастётся, — заключил дед и, чуть подумав, проговорил:
— Вот если бы ее смазать…
— Чем? — встрепенулась Люба.
— Одной мазью.
— Какой?
— Матушка моя, помню, была кудесницей. Каких только лекарств ни делала! Кто только к ней ни ходил: безногие, безрукие… А то и, глядишь, безголового несут, а голова отдельно, в тряпке! А уходили все людьми. Профессора с ней советовались. Король у неё лечился! Соседние правители тайком слуг с золотом присылали за флакончиком микстуры. Чудеса творила! Себе третий глаз на лбу приживила, а потом вывела! Младшего братишку однажды чем-то смазала — улетел! Взвился прямо с кровати, пробил потолок с крышей и улетел, навсегда! Погоревала матушка, поохала и давай другую мазь готовить — для меня. Зачем ей это надо было — не знаю. Какая-то страсть к открытиям. Изготовила, и — попробуем, говорит, сынок!.. Слушайте, а почему бы нам не перекусить? — перебил вдруг сам себя Земленыр. — Простите за плохое гостеприимство, но у меня ни кола ни двора! Даже, смешно сказать, стола нету!
— Стол есть! — заявил Пи-эр и рухнул плашмя на Траву.
— Отлично! — одобрил Земленыр и похлопал по гладкой поверхности. — Ты мне, Пи-эр, тоже понравился с первого оборота! Молодец, кружок! Раз — и стол!
— Для друзей — хоть на дрова!
— И улыбка твоя нравится! Широкая!
— Уж улыбаться, так во весь диаметр! — заявил польщённый Пи-эр и дёрнул рукояткой. — Ты знаешь, что такое диаметр? Нет. Диаметр — это… — начал было он.
Но Люба прервала:
— Науку потом! Не шевелись, если ты стол! — И принялась расставлять молоко, хлеб, яички и огурцы с зелёным луком, стараясь не загораживать Пи-эру глаза.
Земленыр вдруг хлопнул себя по лысине и вскочил.
— Минутку, ребята! — Он сориентировался, отбежал немного, нырнул и появился с берестяным туеском. — Мёд! Дома у меня нет, но есть кладовые! Правда, смешно сказать, я забываю, куда что прячу, но где мёд — помню!
Дед присоединил туесок к общему угощению, все расселись вокруг Пи-эра и стали аппетитно завтракать. Птичку Вася кормил крошками с ладони. Пи-эр восхищённо хлопал глазами, переводя взгляд с одного на другого. Сам он отказался от еды, заметив, что вообще не ест, а лишь пьёт воду, чтобы не рассохнуться, но поскольку влаги в нем после дождливой ночи скопилось с избытком, то ему даже полезнее чуть подсушиться.
Из кустов выглянул рысёнок, увидел пиршество, облизнулся и крикнул:
— А мне?
— Лови мышей! — ответил Вася.
— Жадюги! А еще люди! Животных не уважаете! — проворчал Ромка и снова скрылся в кустах.
— А что с мазью, Зем? — спросила Ду-ю-ду.
— С мазью опять вышло горе. Я ведь тут в изгнании, отшельником живу. И все с той мази началось… Смазала меня матушка. И вроде ничего не случилось. Но как-то я запнулся во дворе и упал вниз головой. И вдруг — нырк! — исчез! А вынырнул уже за забором, в чужом дворе. Вот она,
Ребята были тронуты.
— А вы не пытались бежать? — спросил Вася.
— Трижды. И меня трижды ловили. Били и отвозили обратно. Я сам пробовал варить всякие зелья, чтобы снять с себя это окаянное земленырство, но тщетно. С годами вроде бы привык к одиночеству и чужбине и успокоился, но это только кажется. А вот заговорил с вами о родной сторонушке, и сердчишко затрепыхало, потянуло туда. Конечно, все мои сверстники сейчас или глубокие старики, морщинистые и безобразные, вроде меня, или вообще перемёрли, но сама Родина вечно молода и красива!.. Но вот, разбередил я себе душу, разнежился, того и гляди слеза пойдёт! Но нечего зазря раскисать! — Старик вздохнул, покачал головой, потом оживлённо хлопнул себя по коленям. — К чему я все это рассказал? К тому, что если бы смазать крылышко Ду-ю-ду какой-нибудь матушкиной мазью — вот бы польза была!
— Давайте! — воскликнула Люба.
— Но матушки уже нет. Не вынесла она моего изгнания, оскорбила короля, отказалась лечить и вскоре, я слышал, умерла. Еще бы, обоих сыновей лишилась.
— Как жаль! — вздохнула Люба.
— Да, матушки нет, но целы ее лекарства.
— Неужели? — встрепенулась Ду-ю-ду.
— Должны быть целы. Дело в том, что в последний день, перед тем, как меня схватили, неожиданно схватили, естественно, — засаду устроили, иначе бы я унырнул — ищи тогда, свищи меня! Фигушки! Не перекапывать же все королевство! А матушка почуяла угрозу и велела мне упрятать все склянки в нашем саду под землю. Сложила все в ларец, и я упрятал. Не помню точно — куда, но упрятал!
— Ура! — коротко сказал Пи-эр.
— Ура-то ура, да не совсем, — посожалел старик. — Ведь это где-то далеко, а где именно, я сам толком не знаю.
— Дойдём! — заверил Вася.
— Докатимся! — поддержал Пи-эр.
— Нам все равно делать нечего. А тут хоть Ду-ю-ду вылечим. Не можем же мы ее так оставить. Да ведь, моя хорошая? — проговорила Люба, прикасаясь к птичке.
Земленыр вздохнул:
— Ах, милые мои! Легко сказать «дойдём-докатимся»! Вокруг злющая охрана злющих королей! А на дорогах, говорят, появились какие-то страшные штуки!
— Какие? — шевельнулся Пи-эр.
— Например, опасность ШБ!
— ШБ? — вздрогнула Люба. — Что это такое?
— Никто не знает. Опасность ШБ — и все! Или вот другая опасность: РП — тоже неизвестная! Одну проскочишь — во вторую попадёшь! А еще говорят — третья есть! HP! Ни пройти, ни проехать! Смерть! Нет ничего хуже неизвестности! Где она? Откуда нагрянет? Может, уже над головой? — Дед, а следом и остальные, посмотрели вверх, но в солнечном небе было чисто и спокойно. Дед виновато кашлянул. — Смолоду я смелым был, а теперь, смешно признаться, трусоват, кажется! Конечно, очень может быть, что все эти опасности — пшик, но, с другой стороны, может быть, и не пшик!