Землепроходец Ерофей Хабаров
Шрифт:
Постепенно отношения Хабарова с частью войска стали ухудшаться. Ведь для некоторых Хабаров был не только начальником, но и хозяином. Ерофей Павлович многих из охочих казаков ссудил для подъема в Даурию деньгами, хлебом, снаряжением, одеждой, оружием, порохом, свинцом. Он активно вмешивался в их промысловую деятельность, постоянно забирал по кабалам 2/3 добытой ими пушнины в свою пользу. Отношения с покрученниками становились все напряженнее. Государственная служба занимала много времени, свободного времени для собственного промысла оставалось мало. Получалось так, что многие из покрученников не могли своевременно расплачиваться с Хабаровым, а он, в свою очередь, оставался должным Францбекову. Францбе-ков грозил правежом. Мало того, он отправил из Якутска с отрядом Чечигина «своего человека» Ананыо Урусланова, который прямо в войске взыскивал и с Хабарова, и с других должников в пользу Францбекова мягкую рухлядь. Наконец, Францбеков
Связанный по рукам и ногам кабальными записями, Хабаров все чаще упрекал товарищей в неуплате ему долгов за то казенное имущество, которое он получил в счет ссуды: «Мне платить в казну государю. Вы что ли за меня ему платить будете?» Иногда, в минуты раздражения, он грозил некоторым из своих должников тем, что за всякий пуд ссужаемого им хлеба заставит их платить по 10 руб., т. е. сумму неслыханную по тем временам.
В отряде появились недовольные из числа покрученников, которые, возможно, не без основания стали обвинять Хабарова в том, что «он их избижал и мучил всякими налогами и кабальными правежами неместными». Стали роптать и жаловаться друг другу и те, кто пошел на Амур добровольно, снарядившись на собственные средства. Мало чем обязанные войску и лично Хабарову, они были недовольны тяготами службы, дисциплиной, которую он требовал, и, наконец, тем, что им приходилось служить «с воды и с травы», без государева жалованья. Так в войске сложилась группа, которая решила отколоться от Хабарова и служить государю «особо».
События развивались следующим образом. 1 августа 1652 г., в то время, когда большая часть отряда была занята строительством острога в устье Зеи, около 100 казаков, подстрекаемых казачьим десятником и толмачом Константином Ивановым и охочими амурскими казаками Степаном Поляковым и Логином Васильевым, неожиданно захватили 3 дощаника и отвалили в них от берега. На дощаниках в то время находилось до 30 человек, непричастных «к воровскому совету». Лишь немногим из них, наиболее решительным и сильным, удалось вырваться и не дать себя схватить и связать. Оставив в дощаниках все свое имущество— одежду, оружие, порох, свинец, пушнину, эти казаки, по словам очевидцев, бросились в воду и вплавь, «в однех рубахах», добрались до берега. В тот день вместе «со сворованными и сильно увезенными» отошло от Хабарова 136 человек. В устье Зеи осталось 212 человек.
Долго плыли в лодках вслед за дощаниками верные Ерофею Павловичу казаки, взывая к совести и долгу своих товарищей. Но на все уговоры остаться и продолжать вместе начатое дело, «не порушить крестное целование, слушати государева указу и наказных памятей» беглецы заявляли довольно язвительно: «Не слушаем де мы наказных памятей да и близко де к вам нейдем. Однажды (раз и навсегда. — Г. Л.) мы от вас отъехали и больше не хотим служить без жалования».
Правда, Константин Иванов с товарищами все-таки пошли на уступку, но только потому, что среди них не было ни одного пушкаря: одну из казенных пушек они сбросили с дощаника на берег, а другую — прямо в воду. Но с порохом, свинцом, куяка-ми, продовольствием беглецы расстаться не пожелали, рассудив, что они им еще пригодятся. «И всего войскового живота захватили и увезли те воры, — писал Хабаров, — на две тысячи рублев. Да знамя увезли войсковое, а цена тому знамени — пятьдесят рублев». Глядя на то, как уходили вниз по Амуру три суденышка, многие полчане не могли сдержать слез. Они вытащили из воды пушку, ядра и перенесли их «честно» к себе в дощаники.
Вероятно, беглецы улучили момент, когда в устье Зеи Хабарова не было. В противном случае, используя численное превосходство своих сторонников и имея в своем распоряжении еще 5–6 дощаников, он мог бы пресечь разногласия на месте.
Думать о дальнейшем продолжении строительства острога только с оставшейся частью людей не имело смысла. И последующее пребывание в улусе Кокурея Хабаров использовал для иных дел. Отсюда он отправил свою последнюю и самую большую отписку с Амура. Она содержала подробный отчет о действиях хабаровского войска с момента взятия Гайгударова городка и до раскола в отряде. Отписку доставляли Олекминским путем 4 человека: Богдан Габышев, Сергей Андреев, Ефим Самсонов, Иван Телятев. Посыльные шли от устья Зеи до Якутска около 45 суток. В Якутске они застали нового воеводу Ивана Павловича Акинфова, заменившего Францбекова на воеводской
Хабарову об этом изменении ничего известно не было. И, находясь еще некоторое время в устье Зеи, он безрезультатно ждал вестей от Францбекова. Правда, сам Хабаров времени даром не терял. Он использовал тактический ход, применяемый нередко в военном деле: с помощью верных ему людей распустил среди местного населения слух о скором приходе на Амур 6-тысячного русского войска. Ерофей Павлович покривил истиной лишь частично. В своих последних отписках он действительно убеждал Францбекова обратиться в Москву с просьбой о подкреплении и даже называл при этом цифру — б тыс. воинов. Столица уже стала предпринимать кое-какие практические шаги для отправки на Амур большого войска. Но пока еще его на Амуре не было. Тем не менее, испугавшись подхода подкрепления и объединения усилий русского и местного населения, маньчжуры спешно отвели свое войско из устья Сунгари вглубь Маньчжурии, так и не рискнув ни летом, ни осенью 1652 г. совершить набег на Приамурье.
Военная хитрость Хабарова нежданно-негаданно помогла отряду Иванова пройти мимо устья Сунгари в низовья Амура совершенно свободно. Здесь, в Гиляцкой земле, беглецы поставили небольшой острожек с башнями, намереваясь жить в нем зиму, собирать ясак с гиляцкого населения и заниматься пушным и рыбным промыслами.
Между тем Хабаров не мог допустить разделения отряда. Получив точные сведения об уходе маньчжурского войска, он 9 августа оставил устье Зеи, спустился вниз, по Амуру и 30 августа подошел к острожку Константина Иванова. Последний вместе со своими соратниками принял меры предосторожности, наглухо закрыв ворота городка. Хабаров приказал объявить им, что не собирается уходить с этого места. С верными себе полчанами он поставил вблизи городка зимовье из нескольких изб, устроил на расстоянии пушечного выстрела раскаты, вкатил на них пушки и приказал дать несколько выстрелов по городку. Однако казаки умели строить городки! Хабаров сам их учил этому! Бомбардировка даже не повредила стен. Чтобы попусту не тратить ядра и пули, а окрестности не оглашать канонадой, Ерофей Павлович приказал идти на приступ. Приказ был отдан громко, в расчете, чтобы сторонники Иванова его услышали. Последние знали, что в подобных ситуациях Хабаров шутить не любил. И когда они увидели, что атакующие с решительным видом стали приближаться к стенам в куяках и со щитами, они приняли единственно разумное решение — сдаться на милость победителей и продолжать вместе начатое дело.
С «пущими заводчиками» Хабаров поступил как приказный, которому давалось право «от дурна» подчиненных унимать, всякими мерами смирять, а провинившихся подвергать наказаниям. 12 человек были биты батогами (палками). Некоторых из них, как вспоминали очевидцы, «били батогами без рубах насмерть». 4 главных зачинщиков побега — Константина Иванова, Степана Полякова, Федора Петрова и Гаврилу Шипунова — Хабаров бить не решился. Но для острастки и позора, «чтобы другим так воровать неповадно было», приказал их заковать в кандалы и продержать несколько дней скованными по рукам и ногам в «темной каморе». Имущество наказанных было отдано в войсковую казну. Выстроенный беглецами острожек, презрительно названный «воровским», Ерофей Павлович приказал разобрать и использовать на дрова, заставив 100 человек беглецов вновь потрудиться и поставить себе избы для жилья.
Сведения о зимовке Хабарова в 1652–1653 гг. в Гиляцкой земле немногочисленны: казаки из его отряда ездили по окрестным улусам, собирали ясак, занимались рыбным и пушным промыслами. Весной 1653 г. Хабаров пошел вверх по Амуру, намереваясь поставить задуманный летом прошлого года острог в устье Зеи и встать здесь прочно.
ПОПЫТКА ПОПАСТЬ НА АМУР СО СТОРОНЫ БАЙКАЛА
Ко времени прибытия в зейское устье Хабаров еще не знал, что его экспедиция показала пример администрации Енисейска, которая активизировала попытки поисков подходящих путей на Амур со стороны Байкала.
В 1650 г. через Енисейск в Москву была провезена первая отписка Францбекова, из которой енисейские воеводы узнали о посылке Хабарова на Амур по Олекме. В том же году енисейский воевода приказал служилому человеку Василию Колесникову, собиравшему ясак с тунгусов в районе Баргузинского острога, достоверно проведать подступы к Амуру через забайкальские земли. Колесников тотчас же отправил небольшой разведывательный отряд служилых людей вдоль восточного побережья Байкала на реку Селенгу, впадающую в Байкал с юго-восточной стороны. Отряд благополучно дошел до Селенги. Далее, расспрашивая местных жителей, он попал в реку Хилок (Килку), которая привела его к озеру Иргень. Миновав озеро, отряд двинулся «сухим волоком» и рекою Ингодой и через несколько дней вышел на реку Шилку. Следуя по ее течению «верст с пятьдесят», отряд обнаружил «стороннюю» реку Нерчу, впадающую в Шилку С левой стороны. Обе реки оказались густо заселенными: то там, то здесь встречались кочевья тунгусов.