Земля и море
Шрифт:
Лаурис: Я приду утром, на свежую голову. Сейчас у меня какое-то затмение, не понимаю, что говорю.
Алексис: Тебе особенно много и не придется говорить. Войди только и покажись, чтобы знали, что ты жив. А уж говорить предоставь мне.
Лаурис: Ты так странно говоришь…
Алексис: Это тебе только так кажется, потому что ты кое-чего не знаешь, а я знаю все.
Лаурис: Что именно?
Алексис(грустно
Взяв Лауриса за плечи, он повел его в дом.
— Отоспимся и отдохнем, когда подо всем будет подведена черта. Только об одном я тебя прошу: с этой минуты веди чистую и открытую игру. Понятно?
Лаурис вопросительно взглянул на него.
— Как ты это представляешь?
— Ну так, хватит притворяться. Пусть это очень неприятно и тяжело, но больше не вводи ты Рудите в заблуждение. Я хочу, чтобы ты сам сказал ей об этом. Входи, я уберу вещи в сарай и приду.
Лаурис загородил ему дорогу.
— Скажи, Алексис, зачем ты так делаешь?
— Разве я что-то делаю?
— Если ты… все знал, то почему раньше мне ничего не сказал? Мы могли бы все уладить в пути.
— Улаживать придется не с тобой одним.
Алексис свернул к сараю. Помедлив минуту, Лаурис вошел в комнату. Встав со стула, Аустра хотела было идти навстречу, но, заметив, что Лаурис один, застыла на месте.
Он сказал сдавленным голосом:
— Алексис все знает. Позволь мне сказать, что виноват только я, — это будет справедливо.
Наступило молчание. Охватившая Аустру радость развеялась. Она стояла посреди комнаты так спокойно, точно ей не было никакого дела до происходящего. Слова Лауриса были вспышкой молнии, после которой следовало ждать раскатов грома. Но пусть будет что будет.
Скоро во дворе послышались голоса. Вошли Алексис и Рудите. Она, забыв о присутствии брата и невестки, уже хотела в необузданной радости броситься к Лаурису, но остановилась, удивленная необычной тишиной, царившей в комнате, смутил ее и удрученный вид Лауриса и Аустры.
— Добрый вечер… — тихо произнес Алексис.
— Добрый вечер, Алекси… — спокойно ответила Аустра.
Сняв шапку и пиджак с изодранной в клочья подкладкой, он бросил их на скамейку, затем повернулся к Лаурису и, кивнув ему на Рудите, сказал:
— Побеседуйте немного вдвоем. Только не уходи, Лаурис. Нам с тобой кое о чем поговорить надо. Я потом позову тебя.
Он в раздумье глядел на Рудите, которая, ничего не понимая, с удивлением последовала за Лаурисом. «Ей будет труднее всего. Мы, остальные… как-нибудь перенесем».
Потом взгляд его надолго остановился на Аустре, и лицо его смягчилось.
— Может быть, ты поужинаешь, Алекси? — спросила Аустра.
— Не хочется, — ответил он.
— Все засохнет… — заметила она. — Сними хоть сапоги. Ведь ты, наверно, не разувался
Алексис подошел к ней, собираясь взять ее за руку. Заметив, что она вздрогнула и уклоняется, он сказал:
— Не бойся, я ничего не сделаю. Я хотел попросить тебя сесть. Так мне… легче говорить.
— Как хочешь, — сказала Аустра и села.
Не доверяя спокойному виду Алексиса, она следила за каждым его движением. А он не спеша прохаживался до дверей и обратно. Некоторое время стояла тишина, нарушаемая лишь скрипом половиц да дыханием двух людей.
Вдруг Алексис повернулся к Аустре и спросил:
— Ты любишь его, Аустра? Очень, больше, чем когда-то меня?
То ли внезапность вопроса, то ли смутная догадка о предстоящем заставили Аустру приготовиться к борьбе. Смело, чуть вызывающе, она ответила:
— Да, Алекси, это так. Но пришло это не сразу и, возможно, никогда бы не случилось, если бы ты был другим.
— Другим я быть уже не могу. Ты тоже, и это, вероятно, правильно. Все, все правильно, только мы сами допустили ошибки. Аустра…
— Да, Алекси…
— Ты меня ненавидишь? Так сильно, что не смогла бы простить?
Она с волнением взглянула на Алексиса.
— Простить? За что? Это я виновна перед тобой.
— О нет! Единственное, в чем тебя можно упрекнуть, это твоя неосмотрительность, с какой ты позволила мне сблизиться с тобой, но инициатива исходила от меня, а поэтому и ответственность ложится на меня. Когда мы познакомились, нам надо было продолжать каждому свой путь — мы не подходим друг к другу.
— Я хочу сказать тебе, Алекси, что в тот день, когда вы вышли в море, я хотела уехать отсюда. Ты бы меня уже не застал здесь. И я звала с собой Лауриса.
Алексис остановился.
— Хорошо, что ты это не сделала. В спешке всегда можно натворить глупостей.
— Что ты теперь собираешься делать?
— Я? Не настолько я глуп, чтобы насильно навязываться. Разваливающийся дом не подопрешь плечом. У меня лишь одно желание: зачеркнуть все прошлое, забыть, будто бы его и не было. Какой смысл продолжать жить по-прежнему? Мы бы все время страдали, испортили бы друг другу жизнь. Лучше уж расстаться по-хорошему, чем врагами жить вместе. Будь у нас дети, тогда, конечно, все осложнилось бы и ради них пришлось бы от многого отказаться.
— Но ты ведь… любил меня? Может быть, и сейчас немного…
— Это уже больше не имеет значения и ничего изменить не может. Ты прощаешь меня?
— Мне нечего тебе прощать. Ты не виноват.
— Ты тоже не виновата. Кто же тогда виновен? Лаурис? Разве виновато полено дров, что загорается, когда его бросили в огонь?
— У тебя, в самом деле, нет ни горечи, ни злобы?
— Злоба осталась в море.
Чтобы подчеркнуть, что он считает разговор на эту тему законченным, Алексис совсем другим тоном спросил: