Земля и небо. Записки авиаконструктора
Шрифт:
Вдруг Дементьев, схватившись двумя руками за свою полысевшую голову, вскочил, как на пружинах, и забегал по кабинету со словами:
— Обманули… Правительство обманули… Обманули народ… Армию… Страну… Идет невиданная кровавая война. Люди захлебываются в крови. А тут в бирюльки играют. Забыли честь и совесть! Главный конструктор, главный инженер, что же будем делать? Хотя нет. На сегодня хватит. Идите все спать. А завтра, к девяти, все ко мне. Если такой прекрасный завод, как двадцать первый, споткнулся на ЛаГГ-3, то чего же ждать от других?
На аэродроме довольно крупного авиазавода в Таганроге скопилось 150 машин, которые из-за дефектов
— Доколе, — говорил Буденный по радио, обращаясь к рабочим завода, — мы должны шашками от танков отбиваться? Давайте фронту, наконец, долгожданные самолеты!
Даже такие неординарные меры мало помогали налаживанию ритмичного выпуска боевых самолетов. Причина лежала глубже. Набранное наспех ОКБ Лавочкина и его компаньонов — М. И. Гудкова и В. П. Горбунова — было рыхлым, неопытным, недостаточно сплоченным, чему способствовала разобщенность руководства. Как в басне Крылова, руководящая троица напоминала лебедя, рака и щуку: Лавочкин рвался в облака, Гудков пятился назад, а Горбунов тянул в воду. Когда же эта тройка распалась, время стало поправлять дела с серией — сначала в Горьком, а затем и на некоторых других заводах.
Особенно удачно для Лавочкина сложилась ситуация с моторами. Следуя естественной логике, ОКБ Лавочкина усиленно занималось попытками установки на серийный самолет более мощного мотора ВК-107 — глубокой модификации серийного 105-го. Этот мотор сразу давал скачок мощности с исходных 1260 л.с. к 1650 л.с. Однако, несмотря на все усилия моторного ОКБ Климова, мотор не поддавался долгое время никаким попыткам устранить сильнейшую тряску, что препятствовало его внедрению в серийное производство и в эксплуатацию.
Аналогичная картина сложилась с доводкой другого многообещающего мотора — М-82 ОКБ А. Д. Швецова, двухрядного звездообразного воздушного охлаждения. Облюбованный в ОКБ Яковлева, этот мотор мы и попытались установить на один из своих истребителей Як-7, но безуспешно по той же причине неустранимой тряски.
Когда оба главных конструктора разочаровались в избранных моторах, они почти одновременно занялись тем двигателем, на который позарился конкурент. В результате, на ЛаГГ-3 был установлен М-82 Швецова, как раз накануне его прорыва к заветной черте успеха. Получившийся новый истребитель, к этому времени уже изрядно доработанный общими усилиями ОКБ Лавочкина и серийных заводов, под названием Ла-5, был быстро освоен, прежде всего в Горьком, а за тем и на других заводах. Даже плохой обзор вперед стал в общей полосе везения достоинством, двигатель прикрывал летчика частоколом своих цилиндров от неприятельского огня спереди.
Прибытию Ла-5 на театр боевых действий предшествовало появление там нового германского истребителя FW-190, широко разрекламированного немцами. Достойным его соперником стал вовремя подоспевший Ла-5.
Потеснившему Лавочкина в Новосибирске и на некоторых других заводах Яковлеву пришлось немало потрудиться, чтобы совместно с Климовым все-таки добиться устранения тряски ВК-107А и завершить войну грозным истребителем Як-9, оснащенным этим мотором, через полый вал винта которого стреляла пушка со снарядами 37 и даже 45 мм.
…Однако, увлекшись истребителями и перипетиями, возникшими в процессе их сотворения, мы забежали слишком далеко вперед.
— Машину немедленно разбирайте, в ящик и на железнодорожную платформу. Завтра вечером отъезд в Новосибирск.
— Александр Сергеевич, тут осталась только окраска, да мелкие доработки. Разрешите уж здесь доделать.
— Вы еще тут… Первый, двадцать второй заводы снимаются. А вы…
— Хорошо, приступаем.
Як-7 с мотором М-82
В стандартный ящик самолет не поместился, пришлось прорубать стенки и городить пристройки. Уже затемно все было окончено, и участники погрузки отправились к семьям, которые осваивали выделенные нашему заводу товарные теплушки. В каждом «спальном вагоне» посередине была железная печь с трубой, пронизывавшей крышу. В два этажа настланы дощатые нары. Сотрудники с семьями, всего 40 человек в каждом вагоне, укладывались ногами к печке.
Новосибирск
С хмурого неба, печально кружась, медленно опускались редкие снежинки. Грязные лужицы, подернутые ледком, напоминали о приближении сибирской зимы. Повиснув на одном из шустрых новосибирских трамвайчиков, держась обеими руками за стойку оконных проемов, стекла которых давным-давно были выбиты, я вместе с другими отчаянными пассажирами, болтая ногами, кое-как добрался до завода. Висеть на подножках трамвая было «техникой» мирного времени; теперь, под наплывом приезжих, трамваи ходили обвешенными со всех сторон гирляндами людей, державшихся за оконные стойки, что придавало им совершенно фантастический вид.
Вдоль путей тоже шли вереницы людей, которые, не надеясь на свои силы, предпочитали пешее передвижение «комфорту» трамвайного путешествия.
Те, у кого уставали или мерзли руки, могли сойти на остановке или спрыгнуть на ходу — свобода!
В суматохе и неразберихе мне все-таки удалось найти транспортный цех завода, ангажировать маневровый паровозик и доехать на нем до вокзала. Там все еще стоял наш эшелон, от которого нам отцепили платформу с самолетом. Заодно и мы разместились на нем сами со своими вещами.
— А мы уж не чаяли тебя дождаться, — говорили мои спутники. — Уже думали, что только завтра наши обледеневшие трупы будут извлечены из этого «заднего прохода мертвого негра», в котором ты нас оставил.
Как оказалось, Яковлев, наделенный правительственными полномочиями по авиазаводам Сибири, прилетел сюда раньше нас, пока мы тащились поездом, пересекая половину страны. Прибывший ранее представитель нашего завода Владимир Котов устроился со своей женой в теплом глинобитном бараке старой постройки, а нам, новоприбывшим, выхлопотал типовой барак, наскоро возведенный полуголодными стройбатовцами. Этот барак строился так: в землю ставили столбы и обшивали с двух сторон сырым тесом, на столбах укреплялись наклонные стропила, поверх досок настилался толь крыши, прорубались окна и двери, а в центре четырехкомнатного блока ставилась печь. От печи в четыре стороны тянулись переборки, а между досок должен был засыпаться шлак.