Земля имеет форму чемодана
Шрифт:
Да, зрительная память Куропёлкина была отменная, но не фотографическая. И сытый Куропёлкин стал размышлять, отчего же дворовая девушка Евдокия напомнила ему о шоколаднице Лиотара. Если только подносом и фартуком, ну и ещё чем-то… Надо было рассмотреть её внимательнее (хотя зачем?). Но во время обеда и поедания Куропёлкиным мяса (со спаржей!) Дуня не появилась и о девицах-красавицах никто не спел…
После обеда Куропёлкину был определён полуденный отдых. Отдыхать позволили час, появились две камеристки госпожи Нины Аркадьевны и повели его к зданию водяных забав с русалками на фронтоне. Камеристки, возможно, были
— Не балуй! — сердился Куропёлкин. Но не слишком строго.
Прежде всего его поставили под душ. Никогда Куропёлкин ничего не стеснялся на сцене «Прапорщиков в грибных местах», потому как был артист. А тут застеснялся. Девушки-камеристки вынуждены были остаться в купальниках, отчего-то со стразами в местах путешествий мужского естества, и принялись отскребать с его кожи нечто опасное или неприемлимое для госпожи Звонковой металлическими щётками, то и дело окунаемыми в чан с желтоватым раствором.
— Это не хлорка, — успокоила Куропёлкина камеристка Вера, — это снадобья с душистыми ароматами. Вы должны пахнуть Шахерезадой.
17
После струй душа, тоже вроде бы ароматных («Из рецептов Клеопатры», — просветили его), его отвели к жёсткому топчану, покрытому простынёй, и попросили улечься на живот для проведения массажа, дальнейшего профилактического осмотра и втирания благовоний. Руки девушек были сноровистые (видимо, учились у хороших профессионалов), сильные, но порой и нежные. Ну а Вера, похохатывая, умудрилась пощекотать Куропёлкину пятки, чему тот, естественно, не препятствовал. Он блаженствовал. Никакой Люк нигде не существовал.
— А теперь обследуем твои грешные места, — объявила Соня.
— Чего у меня нет, так это грешных мест, — заявил Куропёлкин.
А ведь, и вправду, не было.
— Давай, давай, поворачивайся на спину! — потребовала Соня.
И тут же отыскала грешный предмет. По её представлению. Ладонь её обхватила находку, и та распухла, расцвела, поднялась и раззадорилась.
— Ой! — вскричала Соня. — Да он же опасный!
Сама же ладонь свою не убирала, а сжимала её и продолжала ойкать.
И Вера подскочила к коллеге поглазеть и поучаствовать.
А Куропёлкина сейчас же прожгло желание. И догадка некая явилась к нему. Дерзко-авантюрная. У Екатерины Великой была доверенная дама, фрейлина-испытательница и подруга, Румянцева, что ли (Куропёлкин в последние годы всё же много читал, и часто — лишнее), так вот она опробовала свежих намеченных императрицей фаворитов и определяла, готовы ли они к употреблению. Не для этой ли цели были заведены камеристки Вера и Соня? Так что же тогда терять время? И похоже, что Вера с Соней были готовы к испытанию его резвости и способности к романтическим играм.
И руки Куропёлкина потянулись к бёдрам камеристок, одна — к Вериному, другая — к Сониному…
Но тут явился Трескучий.
18
— Ну как тут наш Шахерезад? — спросил он.
— Обработка происходит в штатном режиме, — ответствовала камеристка Вера. — Остаётся облагородить тело клиента благовониями Береники.
— Это
— Где? — удивилась камеристка Соня.
— Шутка! — рассмеялся Трескучий. — Я пошутил.
И Соня с Верой рассмеялись. Возможно, в штатном режиме.
А Куропёлкин подумал, что Мексиканский залив и Бермуды упомянуты Трескучим неспроста, и не для смешливых камеристок, а для него, бывшего артиста и подсобного рабочего, а зачем — неизвестно.
— Слово «благовоние» происходит от слова «вонь», — сказал Куропёлкин.
Ничего вроде бы особенного не сказал, вслух подумал (в последние годы его вдруг стали посещать досужие соображения о происхождении тех или иных слов), но Трескучий рассвирепел:
— Остряк! Дерзить продолжает! Воображает себя Гаврошем Фуко! Очень скоро узнаешь, что такое вонь и от кого и от чего воняет! А вы, сударыни, ничего этакого дурного и опасного для Нины Аркадьевны в нём не обнаружили?
И произнося «сударыни», Трескучий свирепость не утерял, он будто бы хотел сейчас же услышать от камеристок нечто обличающее их клиента. «Нажил врага», — подумал Куропёлкин. Хотя что это меняло в нынешнем его состоянии?
— Ничего такого не обнаружили, — твердо заверила Трескучего сударыня Вера. — Анализы его вы вручили нам сами. Они хорошие. Для его случая — безупречные.
Трескучий хотел было что-то произнести, но телефонным звонком был отозван в иные помещения.
Вера и Соня продолжили обработку и исследование возможностей Куропёлкина, надо полагать в штатном режиме. Через полчаса вернулся Трескучий, выслушал доклад камеристок и хмуро протянул Куропёлкину пакет со специальным ночным бельем.
19
К удивлению Куропёлкина, в пакете находились одни лишь трусы. Ничего специального Куропёлкин в них не углядел. При внимательном рассмотрении их он посчитал, что это обыкновенные футбольные трусы, синие с белой окантовкой и белыми вертикальными полосками, то есть напоминающие цвета спортивных клубов «Динамо» или «Зенит». (В случае с экипировкой «Зенита» Куропёлкин проявил в своих мыслях полную неосведомлённость и даже социальную безграмотность.) Не нашёл Куропёлкин в трусах ни карманчика, ни какой-либо иной полезной подробности. Странным был выбор жанра специального белья, и странной казалась привязанность назначившего его в дело к клубу «Динамо». Или даже «Зенита» (заблуждался). Впрочем, возможно, мысли Куропёлкина блуждали в тупиках, выстланных опасной (в гололёд) для ног плиткой.
Но вдруг обыкновенные футбольные трусы (схожие с гимнастическими) имели специальные свойства? Ну, например, они были способны вызвать обострение чувств. Или напротив, могли заменить смирительную рубаху? Или же это протокольная деталь униформы для церемонии сброса в Люк?
«Всё очень скоро откроется, всё получит объяснение», — успокоил себя Куропёлкин. Смешно сказать, успокоил. Смешно и грустно.
Но всё же отчего «Динамо» или «Зенит»?..
Был ужин. С дымящимся куском мяса («Мужику необходимо…»). Было моментально-неожиданное выпадение в сон в знакомой уже комнатушке. Сильные руки подняли его из сна, и прозвучало: «Уже одиннадцать!». Куропёлкин вскочил и почувствовал, что он свеж и готов.