Земля имеет форму чемодана
Шрифт:
— Понятно, — сказал Куропёлкин. — Теперь всё?
— Нет, не всё! — сказал Селиванов. — Обязан вам сообщить, что при вашем безразличии сложились особые отношения известной вам Баборыбы и господина Трескучего.
289
— Вас это тревожит? — спросил Куропёлкин.
— Да, тревожит, — сказал Селиванов. — А вас нет?
— Мне-то теперь что?
— Вы человек легкомысленный, — сказал Селиванов. — А часто и просто бестолково-беспечный. Вы не любите Трескучего, побаиваетесь его.
— Баборыба — ваше сотворение, — сказал Куропёлкин.
— По вашему замыслу.
— Замыслу. Помыслу… — проворчал Куропёлкин. — По блажи моей ослиной! Её-то не следовало принимать всерьёз. Неужели вы не понимали, с кем связались? И что никаких планов, тем более планетарного смысла, выстраивать со мной нельзя! А впрочем, что я молочу? Хватит! Для меня более нет ни Баборыбы, ни Трескучего!
— Насчёт Трескучего вы зря бодритесь, — сказал Селиванов. — Он и нас заставил обеспокоиться.
— Вот и беспокойтесь, — сказал Куропёлкин.
290
На самом же деле сообщение Селиванова зацепило Куропёлкина.
Что он хорохорится и храбрится?!
Его Баборыба (Его! Ему принадлежащая! Он — Пигмалион, а она — его Галатея) заводит шуры-муры с местным управителем Трескучим. Это нехорошо, это неправильно. Она должна была рассказать о знакомстве с необязательным для неё мужиком. Не рассказала. Скрыла. А он-то что же, сам видел прогулку Баборыбы с Трескучим-Морозовым по некошеной траве («позарастали стёжки-дорожки, где проходили милого ножки») и не поинтересовался, в чём состоял смысл их свидания и прогулки.
Вот уж не было никакой необходимости ревновать продажную синхронистку Людмилу Афанасьевну Мезенцеву к кому-либо. А теперь, получается, он начал ревновать.
Отелло рассвирепело и задушило Дездемону.
С чего бы вдруг в нём, Куропёлкине, дураке, вспылило чувство возмущения?
Ну ладно, Людмила Афанасьевна — пустышка, но воевода-то здешних владений — ого-го! А что, если у них возник сговор? Она, хоть и пустышка, но в компании с Трескучим, грезящим о власти над толпами, могла содействовать событиям, малоприятным для Куропёлкина.
Коли так, то и придушить пособницу гадостей, производимых Трескучим, не стало бы большим прегрешением.
Впрочем, эти гадости придумывались лишь в мрачных фантазиях его, Куропёлкина, и их, ради достоверности мнения, необходимо было перепроверить тщательнейшим образом. «Презумция невиновности… — вертелось у него в голове. — Соблюдай!» Чьей невиновности, сразу был вынужден размышлять Куропёлкин. Людмилы Афанасьевны? Или Трескучего? Или…
Или женщины по имени Нинон?
Она была сейчас в деловом отсутствии, но присутствовал её служащий — господин Трескучий.
291
Все эти обстоятельства требовали выяснений.
292
А
Шелестели (при встрече с Лосей) комплиментарными прилагательными, легкими и цветными, как крылья бабочек. Но остались друг другу противны.
И понял Куропёлкин, что ему куда важнее замыслов Трескучего (или ожидания каверз Трескучего) участие интересов Нины Аркадьевны Звонковой в его жизни. Чего она так вместилась в его душу и — хуже того — в его тело? Вернее — в желания его тела.
А вот Баборыба Людмилы Афанасьевна явно старалась, пусть и не ощущала симпатий к Пигмалиону, угодить желаниям тела Куропёлкина, прижималась к нему, поручая губам и тонким пальцам, уловкам синих глаз снова приглашать Куропёкина к совместному проживанию. Но Куропёлкин ухищрениям баборыбских страстей не поддался. Единственно, не позволил себе Лосе-Миле грубить.
Ему хотелось выяснить степень отношений (или сотрудничества) выданной им подруги и господина Трескучего. И выяснить, свои ли корысти осуществляет Трескучий или же он включен в игру Ниной Аркадьевной Звонковой?
293
Долго ждать не пршлось.
Господин Трескучий явился к нему сам.
Явился в избушку, стучать не стал, имел ключи.
— Ну что, Пробиватель жопой кирпичи, — зловеще улыбнулся он, — зазнался? Брезгуешь чудесной женщиной? Пожалеешь об этом и очень скоро. И зря загоняешь в башку неосуществимые мечтания.
— А что вы мне хамите! — спросил Куропёлкин. — По контракту я не ваш подсобный рабочий.
— Мне смешно! — заявил Трескучий. — Мне поручено осуществлять контроль за твоим поведением, то есть над соблюдением твоих соответствий условиям контракта. А ты наглеешь. Кто разрешил тебе выйти за наши заборы, сесть в автобус и иметь секретный разговор с человеком, называющим себя Барри?
— Это допрос? — спросил Куропёлкин.
— Допрос!
— Отвечать не буду.
— Вернётся госпожа Звонкова и будешь вынужден отвечать.
— А какую чудесную женщину вы имеете в виду? — спросил Куропёлкин. — Когда заявляли о моей брезгливости к ней?
— Ну… — замялся Трескучий.
— Не эту ли даму вы всё чаще прогуливаете по здешнему разнотравью? И заметно, что она вам мила, сама к вам благосклонна и с пониманием относится к вашим высказываниям и поучениям.
Похоже, Трескучий растерялся.
Но ненадолго.
А возвратившись в состояние местного воеводы и громовержца, владетельно разорался:
— Ты раб, но по дурости и по природному недоразумению поддался заблуждениям! Да я сейчас же!.. Полномочиями, мне отписанными, сейчас же отправлю тебя в Люк!
Куропёлкин расхохотался.
— Люк мы уже проходили!
— Повторение не всегда бывает удачным, — мрачно выговорил Трескучий.
— Это-то ладно, — сказал Куропёлкин. — Это уже моя судьбина. Но вы уверены в том, что Нину Аркадьевну обрадует ваше сумасбродное решение?