Земля имеет форму репы (сборник)
Шрифт:
— Слышу, — сказал Змий.
— И чего я тебе рассказываю? Может, ты тоже с Сириуса. Может, у вас там все без тени. А в нашей местности — шалишь. В нашей местности у всего должна быть тень.
— Так уж и у всего? — Змий усмехнулся. Глянул по сторонам тремя головами. Увидел он, как собака подошла к воинскому подразделению и часовой у шлагбаума дал ей конфету «Старт». И девушку увидел среди цветов. Лицо у девушки было светлое и печальное.
— Именно у всего! — подтвердил парень резко. — Даже у мухи.
— У любви в нашей местности
Парень слюну проглотил. Прошептал:
— Думаешь, она любовь? А я, думаешь, глупый?
— Думаю, — сказал Змий. — Хочешь, я тебе цех построю мраморный с никелированными станками? Хочешь, автомобиль с подзарядкой от космических излучений? Хочешь, золота тонну?
Но парень уже бежал. Обратно на луг.
«Глупые все же в нашей местности парни, — подумал Змий. — Добрые — факт, но глупые…» Знал Змий, что сейчас, когда парень подбежит к девушке на лугу, когда возьмет ее нежно за руку, у нее уже будет тень, не сильная еще, но уже будет.
А собаке солдаты вынесли целый таз каши.
Змий и старый человек
Гулял Змий по небу. Питался атмосферным электричеством. Крыльями грохотал. Песни пел на три голоса.
Когда гроза кончилась, прилег Змий на бугор и задремал.
Слышит сквозь сон — кто-то ему в грудь постукивает, словно просит разрешения войти.
Сначала Змий воздух в себя втянул нюховой головой — объект пахнет лекарством и табаком. Слуховая голова доложила — у объекта сухой кашель, одышка и аритмия. Тогда Змий глаза открыл.
Стоит перед ним старый человек городского типа, постукивает в серебряную Змиеву грудь можжевеловым посошком и говорит:
— Здравствуй, Змий. Вот и свиделись.
Хотел Змий повернуться на другой бок и снова уснуть, но помешали ему разбуженные воспоминания. Вспомнил он давние годы, красивую девушку Алену, в которую был безнадежно влюблен. Вспомнил деревню Котомки — он ее спалил в гневе.
И спрашивает Змий у старого человека:
— А ты кто? Что-то я тебя, гражданин, то ли помню, то ли нет. То ли ты меня когда-то ненароком обидел, то ли я тебя ненароком задел.
Старый человек ногой топнул.
— Не хитри, Змий. Ты мою родовую избу спалил.
— Спалил, говоришь? Да я много чего спалил.
— В деревне Котомки.
— В деревне Котомки? Уж не та ли покосившаяся избенка, такая грязная — антисанитарная?
— Некогда мне было тогда за гигиеной смотреть! Перестройка всей жизни шла! — воскликнул старый человек. — Сейчас-то для гигиены я время в первую очередь выискал бы.
— Поумнел, значит… И чего же ты хочешь? Может, ты хрустальный дворец хочешь с электронными стенами? Идешь, а стены докладывают, где и что и какие следует принимать меры… Может, хочешь золота тонну?
— Не
— Гордыня! Бессмертия хочешь?
— Перестань, — сказал Змию старый человек. — Я про детство. Жила в нашей деревне, прямо напротив нашей избенки, которую ты, окаянный, спалил, девочка. Очень красивая. Очень хорошая. Глаза ясные. Улыбка добрая. Ее улыбка мне до сих пор снится. А в детстве-то я, бывало, как увижу ее, так и кричу: «Уродина! Страшила! Чучело!» Она долго терпит, потом заплачет. А я ей: «Чего, — кричу, — нюни-то распустила? Нос подотри, рева!» Поверишь, Змий, теперь спать не могу — все о ней думаю. Если бы мог ей в ноги упасть — упал бы.
— Так пади.
— Так нету ее. Погибла она…
— То-то и оно, — сказал Змий. — Все-то мы, гражданин, опаздываем с добрыми-то намерениями.
А старый человек вдруг вскочил резво — откуда силы взялись.
— Змиюшко, — говорит, — пошли меня туда хоть на три минутки. Я понимаю, что путешествие в прошлое — антинаучно, но все равно — пошли, Змиюшко. Я ей скажу, что красавица она, что лучше ее нет и не было.
Змий плечами пожал. Кашлянул. И тут закрутилось все: и березы, и время, и пространство — и черное стало белым.
И вот стоит старый человек на пыльной улице. Утро молоком пахнет — крестьянки доят коров. Блеют овцы — просятся в стадо. Босым ногам прохладно — пыль дорожная за ночь остыла.
И старый человек опять мальчик.
Мимо него коровы идут, толстыми боками его задевают. Он на них солидно покрикивает — подпасок он.
И вот выходит из двора напротив, из широких ворот, корова темно-красного цвета с голубыми рогами. Гонит ее хворостиной девочка ясноглазая, щеки розовые. На лице улыбка такая теплая, словно заря от нее зародилась.
Хочет старый человек сказать: «Прости меня, Аленушка, дурака». А подпасок уже кричит:
— Дурында! Уродина! Кошкодранка!
И белое тут стало черным. А мальчик-подпасок — старым человеком с одышкой и стенокардией.
— Ну что? — спросил его Змий. — Не выгорело? Нельзя в душе старый кирпич заменить новым?
— Что ты мне морали читаешь? — вскричал старый человек. — Сжег мою избу, ты и виноват.
— Ну спалил я твою избу, спалил! Не хотел, чтобы Аленушка даже рядом с такой избенкой жила. Я в нее тоже влюблен был.