Земля мечты. Последний сребреник
Шрифт:
Доктор Дженсен от радости потерял дар речи. Казалось, этот ботинок доказывает ему что-то, как и невероятное появление поезда, которое к тому же встревожило его. Но он так и не сумел толком объяснить, что доказывает ботинок и чем тревожит поезд. Для Скизикса это не имело значения – его в этот момент не интересовали слова, – он ни на мгновение не отрывал глаз от окна освещенной кухни. А вот Джека это волновало.
Случилось что-то, затрагивавшее его лично. Он в этом не сомневался. Что-то пришло с этим дождем. Воздух, казалось, сместился, словно сменились сезоны. Утром он чуть ли не ощущал запах перемен через окно. Океан волновался. Ветер дул днем и ночью. Скот стал капризным и опасливым, коровы паслись и все время посматривали по сторонам, словно слышали чье-то приближение по открытым полям,
Двумя днями ранее Джек проснулся посреди ночи от звука коровьего мычания в сарае внизу. Он распахнул окно, решив, что кто-то бродит поблизости в темноте, но не увидел ничего, кроме ночных теней и залитого лунным светом лужка с лесом и холмами, поднимающимися вдалеке. Но низко над горизонтом за Мунвейлом в небе сверкали огни, словно в грозу, вот только у огней была окраска, хотя и слабая – голубая, лазурная и зеленая, и грома не было слышно пусть бы и далекого, в воздухе висела тишина, какая бывает перед грозой. Потом начался дождь. Он, казалось, омыл небеса, словно освободил от акварельной раскраски.
Позднее той ночью он услышал звуки голоса. Он проснулся, но никого рядом не увидел, только по стропилам под крышей пробежала мышь. Но вдруг остановилась, повернулась и с любопытством посмотрела на него, странно приподнявшись на задних лапках. А на следующее утро он сделал необычное открытие: вода из ванной, когда он вытащил заглушку, полилась в дренажное отверстие, но еще и через борт, и через мгновение ванна сделалась сухой, это напомнило ему картину, на которой океанская вода сливалась куда-то через край плоской земли. Здесь же вода должна была закрутиться вихрем вокруг дренажного отверстия, но ничего такого не случилось. Солнцеворот имел побочные эффекты такого рода, он изменял порядок вещей, иногда на срок в две-три недели, иногда – навсегда. Но Джек забыл об этом. Нужно было доить коров, сгребать траву в снопы, а он отсутствовал вторую половину дня, провел это время с Хелен и Скизиксом, они относили еду и одежду Ланцу, их рассеянному другу, который жил один в лачуге на лугу над морем.
Ланц мог бы жить у мисс Флис, если бы захотел, деревня платила бы за его пребывание там. Но ему больше нравилось одиночество. У него был зверинец из чучел, поеденных жуками и рассыпающихся на части, но он с ними разговаривал тихим голосом, а обзавелся ими, когда таксидермист Райли закрылся из-за отсутствия заказов. Ланц в некотором роде был похож на одно из своих чучел – высокий, ссутулившийся и драный, набивка из него словно высыпалась, а ходил он на расхлябанный дерганый манер – если бы его таким увидела мисс Флис, то завопила бы благим матом. Что касается разговоров, ему больше нравилось общаться со своими набитыми опилками существами, чем с любым из тех, кто мог ответить ему словом.
Хотя он и мог прибиться к мисс Флис, сиротой в прямом смысле этого слова он не был, или по меньшей мере никто не был уверен, что он – сирота. Кто-то говорил, что он сын Макуилта, владельца таверны, и горбатой цыганки, которая держала птиц в чердачной комнате над таверной. Несколькими годами ранее теплыми летними вечерами можно было услышать ее пение канарейкам. Пела она трелевые песни, похожие каким-то образом на восточные и древние, их словно пели на языке самих птиц. В один прекрасный день жители деревни обнаружили, что среди птиц живет мальчик, считалось, что мальчик нем, хотя позднее выяснилось, что Ланца просто не научили говорить на каком-либо другом языке, кроме языка канареек. Макуилт настаивал, что ребенок этот – найденыш, которого он отдал цыганке с выплатой ежемесячно определенной суммы и все это чисто от доброты сердца. Последнее его заявление надолго превратилось в своего рода шутку, люди говорили, что все это выдумки, поскольку все знали, что такого органа, как сердце, у Макуилта нет.
Эта шутка в изрядной мере основывалась на скандальной действительности. Про Макуилта справедливо говорили, что вероятность принятия им найденыша или содержания цыганки не больше, чем вероятность подачи им золотой монетки в виде милостыни нищему, иными словами, такой вероятности не существует вообще. Женщина умерла, как говорили, во время родов, когда Ланцу
Так или иначе, но Ланц убежал в лес и остался там, а деревенские ребята приносили ему все, что требовалось для выживания. В деревню он избегал заходить, хотя иногда и помогал Скизиксу вылавливать всякую живность из приливных заводей, а время от времени миссис Дженсен наведывалась в его хижину над отвесным берегом с корзинкой еды. Как-то раз Хелен принесла ему канарейку в клетке, но Ланц в ужасе убежал при виде птицы, и после того случая они не видели его несколько месяцев.
Все это было очень странно, и чем позднее ночью Джек задумывался об этом, тем все более странным оно ему казалось. Размышлять о подобных делах после полуночи – такое себе дело. Внутрь проникло немного тьмы, которая набрасывала тени на то, что было обыкновенными подробностями и событиями. Поздний час исподтишка и понемногу менял их облик, пока ты не начинал видеть закономерности в камнях, лежащих в истоптанных лугах твоего мозга, повторяющиеся детали, которые были приблизительными очертаниями почти узнаваемых форм.
Джек стряхнул с себя сон. Миссис Дженсен выкладывала на стол остатки яблочного пирога, рядом стоял кувшинчик со сметаной и лежал большой кусок мяса и крупный клинышек сыра. Скизикс кивнул Хелен из вежливости, потом сел и угостился говядиной и сыром. Вид Скизикса, поглощающего еду, рассеял все сомнения, подозрения и колебания в голове Джека. Садясь за стол, он подумал, что в яблочном пироге что-то есть, превращающее все его ночные страхи в насмешку. Но откусывая пирог раз за разом, он, сонный и сохнущий перед огнем, не мог прогнать мысли о звуке мечущегося ветра и барабанящего дождя.
Глава 3
Джек Портленд проснулся поздно утром с ощущением, что только что поел. У него ушло несколько мгновений на то, чтобы понять, что он два часа посреди ночи провел у доктора Дженсена, подражая Скизиксу, который непрерывно уминал еду.
Небо немного расчистилось. Оставшиеся облака неслись по небу, гонимые порывами ветра и иногда роняя на землю капли дождя, чтобы совсем не утратить навыка, но явно имея намерения обратиться наконец в бегство.
Из чердачного окна в ясный день Джек мог видеть полпути до Мунвейла. Разглядеть дальше мешали Мунвейлские холмы и окутывающий их низкий подвижный туман. Было бы, наверное, хорошо иметь возможность в весенние рассветы видеть далекий шпиль крытой гонтом церковной крыши или перья сонного дыма, витающего над далекими трубами, как туманное обещание волшебства за этими холмами. Но Мунвейл находился слишком далеко, а шпили его церквей были скрыты от глаз. Любой дымок из каминной трубы вполне мог оказаться плывущим облаком, а единственным свидетельством существования города было слабое мерцание по ночам на горизонте, тянущееся почти до самого моря.
Он никогда не был в Мунвейле, в отличие от Хелен. Будь жив его отец, они вдвоем побывали бы и в Мунвейле и дальше. Когда-нибудь… подумал Джек. Но мысль о том, чтобы покинуть Рио-Делл и отправиться в путь в одиночестве, лучше было оставить мечтой. Так было безопаснее. Как и большинство мечтаний, и это, сбывшись, могло немного потускнеть.
Ветер задувал в открытое окно, шелестел страницами его книги. Джек протянул руку и захлопнул один из двух ставней, зафиксировал его деревянным штифтом, и в этот момент ветер с грохотом захлопнул второй. Хотя слабый свет и пробивался внутрь через дырки от сучков и в щели между дубовыми досками стен, для чтения этого не хватало, а потому Джек зажег три свечи на столике рядом с кроватью, посмотрел на язычки пламени, которые плясали и подмигивали, когда ветер сквозь щели между досками добирался до них совсем уж слабыми дуновениями. Ему хотелось найти такую книгу, которой, казалось, не требуется ни начало, ни конец, которую можно читать с любой страницы и при этом ничего не упустить – этакое неторопливое чтение при свечах.