Земля наша велика и обильна...

Никитин Юрий Александрович

Куйбышенко отмахнулся.

– Я перешел на модный ныне пирувайт. Говорят, полезный, а на вкус не совсем и гадость. Но если нет, то могу по старинке и кофе.

Юлия сказала вежливо:

– Есть fitness-shake, могу сделать коктейль.

– С молоком?

– С молоком, клубникой, ананасом, черникой…

– С клубникой, – прервал Куйбышенко. – Это такая баночка, на ней написано «With strawberry».

– Спасибо, что подсказали, – ответила Юлия невозмутимо. – Сейчас принесу.

Она исчезла, Куйбышенко сказал негромко:

– Могу сообщить

предварительные итоги, но не думаю, что они изменятся…

Он умолк, я сказал:

– В этом помещении никто не бывал с того момента, как ваши люди установили систему глушилок. Если вы им доверяете…

Он кивнул.

– В этом вопросе – да. В некоторых – никому. Сядьте покрепче, упритесь ногами в пол. Сделайте глубокий выдох. А теперь вот вам имя: Игнатьев Вадим.

Я вскрикнул, раненный прямо в сердце:

– Что?.. Да они с Беловичем были неразлейвода!.. Да и ко мне относился, как младший братишка…

Он смотрел мне в лицо с глубоким сочувствием.

– Может быть, слышали, за что Тарас Бульба собственного сына? А ведь он его еще как любил. Или Степан Разин – прекрасную княжну в набежавшую волну? Интересы Отечества – великая вещь. За Отечество клали не только свои жизни на алтарь, но жизни друзей и родни, что гораздо труднее. Радостно зреть, что такие люди все еще есть в нашей стране, но и печально тоже… опоздали родиться. Сейчас их великие жертвы не только не нужны, но и вредоносны.

Я прошептал:

– Неужели… неужели Игнатьев?

Вошла Юлия, внесла на подносе два высоких поллитровых стакана с пурпурной жидкостью, со дна поднимаются серебристые струйки пузырьков, как в шампанском. Она сразу с тревогой начала всматриваться в мое лицо, Куйбышенко сказал с сочувствием:

– Что-то Борис Борисович не торопится переводить вас, Юлия, на более высокую должность?

– Выше моей должности нет на свете, – ответила она. – Вам с печеньем?

– Спасибо, там уже есть печенье.

Когда она ушла, плотно закрыв дверь, сказал с сочувствием:

– К сожалению, это действительно Вадим Игнатьев. Да, в первую очередь мы проверили и перепроверили его насчет зарубежных контактов, но он в самом деле не связан с врагами из-за рубежа. Я на этот раз не имею в виду традиционные козни проклятых американских капиталистов. Даже китайские и японские спецслужбы еще не начали действовать… в полную силу. Хотя, конечно, чуть погодя начнут. Ставки слишком уж высоки, они пожертвуют всей своей агентурой, что окапывалась десятки лет, но постараются вас достать.

Я сказал тускло:

– А что я? Идея уже вброшена.

– Вы недооцениваете силу личности, – возразил он. – Тем более в такой авторитарной стране, как Россия. Конечно, идею уже не остановить, тут вы правы, но ваше устранение замедлит процесс, а это даст необходимый выигрыш во времени. Ни Япония, ни Китай не были готовы к такому стремительному повороту. Чтобы принять новое решение, в смысле – ускорить реализацию своей стратегии, им надо провести дополнительную мобилизацию, а это только в кино их джеки чаны двигаются

очень быстро, еще надо заготовить вдесятеро больше бензина и дизельного топлива, доставить к границе, устроить там склады и бензохранилища, развернуть ремонтные мастерские… Словом, нужно ждать уже не эти простые покушения. Я подключил всех своих людей, они нашли концы в ФСБ, вокруг вас сейчас выстраиваются три ряда файерволов… Только бы их хватило!

– Вадим, – проговорил я все еще сокрушенно, – Вадим Игнатьев…

Он ответил с глубоким сочувствием:

– Мы не можем его задержать.

– Почему?

– Во-первых, и это самое главное: мы не правоохранительные органы. А тем для выписки ордера на арест потребуется еще много времени. Во-вторых, что будем делать, если задержим? Сдадим в милицию, а те его по истечении двадцати четырех часов вынуждены будут отпустить. Абсолютно точных доказательств, способных убедить прокуратуру, у нас еще нет…

– Но это точно он?

– На все сто процентов, – ответил он серьезно. – К сожалению, моей подписи будет недостаточно для ареста.

Я подумал, спросил глухо:

– Где он сейчас?

– Дома, – ответил Куйбышенко, не удивившись. – За его квартирой следят. Если выйдет, мне сообщат. Мы надеялись, что как-то прояснится роль еще одного, кто эту идею подкинул…

– Кто? – прошептал я.

– Некий Дятлов, – произнес он очень хладнокровно. – Он был очень близок к вам, Борис Борисович. Но не надо, что это не он, что хоть и ваш противник теперь, но до таких методов не опустится, я вижу по вашему лицу. Мы перехватываем и разговоры по сотовой сети, фильтруем Интернет, сейчас все оставляет следы, Борис Борисович.

Я поднялся, под грудью затряслась некая мелкая жилка, еще вроде бы задергался глаз.

– Извините, – сказал я хриплым голосом, – но я хочу прямо сейчас поговорить с ним.

– С Дятловым? Его местонахождение пока не выяснили.

– С Игнатьевым.

Он поднялся, лицо непроницаемое, глаза сумрачно блеснули.

– Пистолет при вас?

– Не расстаюсь, – сообщил я. – И уже дважды пришлось попользоваться.

– Хорошо бы, – ответил он, – чтобы третьего раза не было. Спускать курок – дело спецслужб, государственные деятели в идеале вроде бы и слыхом не слышали про такие ужасные вещи, даже не верят, что такое в их стране иногда случается.

Я невольно приложил ладонь к тому месту, где у меня пистолет в кобуре скрытого ношения.

– В России каждый президент начинает, как разбойник.

– Патронов добавить?

– Не помешают.

– Вот берите, – сказал он просто. – В нашем мире, к сожалению, это аргумент.

Мы выехали с Лысенко и Лукошиным, за рулем все тот же неизменный Алексей, шофер и телохранитель от Уварова. Правда, нас сопровождали еще две машины. А одна, как я догадывался, промчалась прямо по адресу, Куйбышенко сообщил маршрут, и там ребята уже занимают позицию, готовые стрелять в каждого, кто сделает подозрительное движение.