Земля недоступности
Шрифт:
— Знаю я, знаю эти ванны… ванны, ха — ха — ха!.. А потом я буду бегать по всей земле и искать свою голову. Вы думаете, что я сумасшедший. Нет, дудки, меня на этом не проведете.
Он показал язык Владимиру и приставил к носу растопыренную пятерню. Потом неожиданно веки его набухли и из глаз часто — часто закапали слезы. Больной жалобно всхлипнул:
— Ну,
Он принялся с выражением боли тереть лоб и виски.
— Какое слово я должен тебе сказать, чтобы ты вспомнил, кто ты?
Великий жалобно поглядел на Владимира:
— Какое слово? Вот в том — то и дело, что я не помню… _ Но, я знаю, мне нужно только одно слово.
— Хорошо, я буду тебе напоминать, и ты мне скажи, когда я отгадаю. Это слово обозначает что-нибудь из судовой обстановки?
— Нет.
— Название судна?
— Нет, не судно.
— Какая — нибудь страна?
— А что такое страна?.. Ах да, страна — знаю. Нет.
— Чье — нибудь имя?
Великий потер лоб.
— Ты говоришь — имя?.. Может быть имя… Да, пожалуй, имя.
— Имя мужчины или женщины?
Но Великий не успел ответить. Его внимание привлекла группа людей, появившихся на палубе. Впереди в развалку шел Воронов. При виде него Великий вскочил и бросился бежать. Голицын побежал было за ним, не его остановил крик капитана:
— Брось, товарищ! Пусть он будет один.
— А я обещал Щукину привести его в ванну.
— Пошли ты Щукина к чортовой матери вместе с его ванной! Видит ведь, что человек не в себе, а лезет с ванной. Ну, чего загорелось? Не мылся лет двадцать, ничего не случится, если не помоется и еще две недели. Ведь он не только людей, а и вещей боится.
— Нет, товарищ капитан. Я за ним подсмотрел. Когда он думал, что остался один, он очень внимательно
— Мне все — таки сдается, что он никто, как моряк, — иробасил Воронов.
При звуке его голоса Великий выглянул из — за угла рубки.
Он засмеялся, но при малейшей попытке пойти за ним следом опять стремглав умчался. При этом он очень легко и быстро взобрался на груду наваленных досок. Оттуда перешагнул на спардек и взобрался на крышу носовой рубки. Стоя на самом краю, он кривлялся и показывал язык.
В этот момент из дверей рубки выскочил запыхавшийся фельдшер. Волоча ногу, он поспешно протолкался к Воронову:
— Товарищ капитан, вон поглядите… На мальчике-то какой штукус надет был, — Щукин протянул медальон. — Он сказал, будто это его отец в ладонке.
Воронов взял медальон в руку; из овала крышечки смотрела мутная фотография. Капитан пристально всматривался в изображение. Бюст мужчины в морской форме настолько выцвел, что черты лица сделались бледными и расплывчатыми. Воронов напрягал зрение и память. Он поднял медальон к свету. Золото блеснуло. Великий протянул руку со своей рубки и дико закричал:
— Отдай!
Но с ним почти совпал громкий радостный бас капитана:
— Да ведь это же Брусилов!
Великий на минуту замер на краю рубки, потом, пронзительно крикнув, упал как подкошенный.
К распростертому на палубе телу первым подбежал капитан. Он нагнулся к старику и поднял к себе на колено его голову, Великий очнулся. Большие голубые глаза заволоклись слезами. Хрипло, с трудом Великий проговорил:
— Это я.
Его лицо перекосилось. Глаза закатились. Копна седых волос откинулась, выпячивая коричневый острый кадык.
Воронов вопросительно оглядел окружающих.