Земля незнаемая
Шрифт:
Собрались киевские бояре в княжеской гриднице. Вошёл Ярослав с архиепископом Илларионом, остановился посреди, сказал громко:
– Скорбит моё сердце, бояре. Нет с нами брата моего, князя черниговского и тмутороканского.
– Храбр и честен был муж, - пророкотал Илларион и воздел руки. В единственном глазу, уцелевшем после Святополковых пыток, блеснула слеза.
– Храбр!
– откликнулись хором бояре.
Прервав их, снова заговорил Ярослав:
– Не оставил князь Мстислав после себя сыновей, кому стол наследовать. Ино не дадим Северской земле пусту быть…
С того же года взял он, Ярослав, на себя всю Киевскую Русь. Крепко сел на княжение. От Переяславля и до Червеня, от Ладоги и до Тмуторокани знают
Окрики ездовых оторвали Ярослава от дум. Он открыл глаза, увидел издалека подпиравшие небо позлащённые шатры пятнадцатиглавого Софийского собора, резные кресты и переливчатую игру заморских стёкол.
Дивно строили её русские мастеровые по замыслу искусного зодчего Петруни-городенца. Стоит она за чертой старого Киева, на месте бывшего пустыря. Теперь здесь вольготно разросся новый город…
Возница придержал коней, осторожно свёл на лёд и снова погнал рысью. Ярослав воротился к прежней мысли…
Собор заложили в тот год, когда хан Боняк в последний раз приводил орду на Киев. Тогда Ярослав ворочался из Новгорода. Здесь под городскими стенами была жестокая сеча. До самого Дона гнали и избивали русичи печенегов...
Нет уже в живых хана Боняка.
– Погоди, - попросил Ярослав.
Возница остановил коней.
Один из рынд откинул с княжеских ног медвежью полость, помог сойти.
Ярослав долго стоял недвижимо, не спуская глаз с Киева. Верхоконные рынды застыли поодаль, молчат, не нарушают княжеские думы.
Но вот Ярослав снова сел в сани, дал знак трогаться.
Когда въехали в город, один из скакавших позади рынд опередил княжеские сани, закричал, пугая прохожих:
– Стереги-ись!
– И снова голосисто: - И-ись!
Сани катились по многолюдным широким улицам, огороженным по обе стороны тыном, мимо шумного торжища, каменных боярских хором, рубленых домов киевского люда…
Ярослав встрепенулся, с любовью глядел по сторонам, и его стариковские глаза осветились радостью.
Зори лютые.
Глава 1
ГОСУДАРЬ
В октябре лета тысяча пятьсот пятого тяжко и долго умирал государь всея Руси, великий князь Иван Васильевич. То терял разум, то приходил в себя.
За стеной октябрь-грязевик сечёт косым дождём, плачут потёками слюдяные оконца. А может, то слёзы катятся из открытых глаз великого князя Ивана Васильевича?
Помутившимися очами обвёл он палату. Скорбно замер духовник Митрофан. Опершись на посох, застыл митрополит Симон. В ногах, горем придавленные, недвижимы Михайло и Пётр Плещеевы, с ними князь Данила Щеня - верные слуги Ивановы.
А вона бояре, Твердя и Версень шепчутся. У Версеня на губах ухмылка. Увидев государев взор, замолкли. Ну, эти, верно, рады его смерти. Сколько помнит он, Иван, они были врагами его самовластия, хотя и молчали, опалы опасаясь. Великому князю подняться бы сейчас да прикрикнуть на них, псами б поползли. Ан нет силы не то, что рукой пошевелить, языком поворотить.
В стороне от бояр дьяки, дворянство служилое. Опора его, Ивана, единовластия. Стоят плечом к плечу,
Глаза Ивана Васильевича ненадолго остановились на сыне Василии. И не поймёт, скорбит ли он об отце либо радуется, как те бояре, Твердя и Версень, да и лишь на людях сдерживает довольство своё, что власть над всей землёй русской на себя принимает.
Сын худой, с крупным мясистым носом на бледном лице и короткой тёмной бородой. На мать, Софью, похож. Только и того, что ростом высок… Глаза тоже её, чёрные, ровно насквозь прожигают.
Вспомнил Иван Васильевич жену, подумал:
«Ах, Софья, Софья, ненамного пережил тебя. Как годы пробежали! А давно ль то было, как привезли тя на Русь из далёкого Рима? И хоть не имелось за тобой царства, ибо дядька твой, византийский император, бежал из Византии, изгнанный турками-османами, но была ты умом и душой царьградской царевной…»
И снова мысли о Василии:
«Хитёр он, и хитрость та тоже от матери. Но это хорошо, без хитрости как править будет? Разве только зол не в меру. Поладил бы с братьями своими, пусть себе сидят на княжении по тем городам, что выделены им. Проститься бы с ними, взглянуть на Димитрия, Угличского князя, и на Семёна, что в Калуге на княжение посажен, и на Юрия, князя Дмитровского. Андрейки и того нет нынче у постели. Видать, не допустили, малолетство щадят. Сколько это ему? На двенадцатый годок перевалило. Сыновья его, Ивана, кровь, плоть от плоти… Может, и в обиде они на него, что Василию шесть на десять городов завещал, им же на всех вполовину мене дадено. Но для того, чтоб не было меж ними усобиц. И брата старшего за отца чтили. Наказать бы сейчас Василию при митрополите, да голоса нет и грудь давит. Промчалась жизнь, аки мгновенье, в суете и хлопотах. За Русь радел и свово не забывал, не поступался ни в чём, никому. Ныне настала пора расстаться со всем, и сменятся заботы вечным покоем.
По-обидному быстро промчалась жизнь. Суетное время отмерило ему, государю Ивану, своё…»
Над умирающим склонился Василий. Взгляды отца и сына встретились. Что прочитал Василий в глазах отца, почему быстро отвёл взор?
Иван Васильевич спросить хотел о том, но вместо слов из горла хрип вырвался и тут же оборвался.
На ум пришла далёкая старина, когда захлёстывала Русь княжья и боярская котора. Тогда Шемяка, захватив великого князя Василия Васильевича, отца его, Ивана, ослепил и сам великим князем сел на Москве [137] . Да не надолго…
137
Тогда Шемяка, захватив великого князя Василия Васильевича, отца его, Ивана, ослепил и сам великим князем сел на Москве.
– Вражда с родом Шемяки началась с тех пор, как Дмитрий Донской завещал великое княжение старшему сыну в ущерб двоюродным братьям. В свою очередь Василий, сын Дмитрия Донского, завещал «старшинство» своему сыну в ущерб родным братьям. По старым обычаям, наследовать княжение должны были дядья, поэтому Юрий Дмитриевич, брат Василия Дмитриевича, отказался признать старшинство племянника. Таким образом, по старому порядку, князь Юрий Дмитриевич считался полноправным наследником старшинства, а племянник его Василий Васильевич имел это же право по завещанию отца. С тех пор на протяжении многих лет длился этот спор за престол между потомками Дмитрия Донского, сопровождаемый весьма драматическими событиями.
Недовольные правлением Василия Васильевича, Дмитрий Юрьевич Шемяка и союзные ему князья в ночь с 12 на 13 февраля 1446 года ворвались в Кремль, схватили мать и жену великого князя, пока тот находился на богомолье в Троицком монастыре, а затем и самого Василия Васильевича. В ночь на 14 февраля его привезли в Москву, 16 февраля он был ослеплён и вместе с женой сослан в Углич.