Земля обетованная
Шрифт:
Кроме меня за стойкой сидела еще только очень хорошенькая девушка. Сидела так тихо, что казалось, лицо у нее из мрамора. Покрытые лаком волосы гладко облегали ее точеную головку египетского сфинкса. Она была сильно накрашена. В Париже я бы решил, что это проститутка; там только шлюхи так красятся.
Мне вспомнился Хирш. Я был у него сегодня после обеда.
— Тебе нужна женщина, — убеждал он меня. — И как можно скорее! Ты слишком долго был один. Лучше всего найди себе эмигрантку. Она тебя поймет. С ней ты сможешь разговаривать. Хочешь по-немецки, хочешь по-французски. Да
— А американку? — спросил я.
— Пока лучше не надо. Через несколько лет — может быть. Не добавляй себе лишних комплексов, у тебя своих достаточно.
Я заказал себе еще и порцию шоколадного мороженого. Вошли двое гомосексуалистов с парой абрикосовых пуделей, купили сигарет и пирожных с кремом. Все-таки чудно, подумал я. Все ждут, что я стану прямо бросаться на женщин, а у меня и желания-то нет. Непривычный свет ночных улиц возбуждает меня куда больше.
Я медленно побрел обратно к гостинице.
— Ну что, не нашли? — поинтересовался Мойков.
— Да я и не искал.
— Тем лучше. Коли так, можно без помех сыграть тихую партию в шахматы. Или вы устали?
Я покачал головой.
— На свободе не так быстро устаешь.
— Это кто как, — возразил Мойков. — Обычно эмигранты, прибыв сюда, прямо на глазах разваливаются и сутками только и знают, что спать. Должно быть, реакция организма на долгожданную безопасность. У вас нет?
— Нет. По крайнем мере, я ничего такого не чувствую.
— Значит, еще накатит. Никуда не денетесь.
— Ну и ладно.
Мойков принес шахматы.
— Лахман уже ушел? — спросил я.
— Нет еще. По-прежнему наверху у своей ненаглядной.
— Думаете, сегодня ему повезет?
— С чего вдруг? Она потащит его ужинать вместе со своим мексиканцем, а он за всех заплатит. Он что, всегда такой был?
— Он уверяет, что нет. Говорит, что приобрел этот комплекс вместе с хромотой.
Мойков кивнул.
— Может быть, — сказал он задумчиво. — Впрочем, мне все это безразлично. Вы даже представить не можете, сколько всего становится человеку безразлично в старости.
— А вы давно здесь?
— Двадцать лет.
Краем глаза я заметил в дверях какую-то легкую тень. Чуть подавшись вперед, там стояла молодая женщина и смотрела на нас. Строгий овал бледного лица, ясный и твердый взгляд серых глаз, рыжие волосы, которые почему-то показались мне крашеными.
— Мария! — Мойков от неожиданности вскочил. — Когда же вы вернулись?
— Вчера.
Я тоже встал. Мойков чмокнул девушку в щечку. Ростом она оказалась чуть ниже меня. На ней был узкий, облегающий костюм. Голос низкий и с хрипотцой, как будто чуть надтреснутый. Меня она не замечала.
— Водки? — спросил Мойков. — Или виски?
— Лучше водки. Но на мизинец, не больше. Мне надо бежать. У меня еще сеанс.
Говорила она очень быстро, почти взахлеб.
— Так поздно?
— Фотограф только в это время свободен. Платья и шляпки. Очень маленькие. Прямо крохотульки.
Тут я заметил, что на ней и сейчас шляпка, вернее, очень маленький берет, этакая черненькая финтифлюшка,
Мойков пошел за бутылкой.
— Вы ведь не американец? — спросила девушка по-французски. Она и с Мойковым по-французски говорила.
— Нет. Я немец.
— Ненавижу немцев, — отрезала она.
— Я тоже, — ответил я.
Она вскинула на меня глаза.
— Я не то имела в виду! — выпалила она смущенно. — Не вас лично.
— Я тоже.
— Вы не должны сердиться. Это все война.
— Да, — отозвался я как можно равнодушней. — Это все война, я знаю.
Уже не в первый раз меня оскорбляли из-за моей национальности. Во Франции это случалось сплошь и рядом. Война и вправду золотое время для простых обобщений.
Мойков вернулся, неся бутылку и три маленькие стопочки.
— Мне не нужно, — сказал я.
— Вы обиделись? — спросила девушка.
— Нет. Просто пить не хочу. Надеюсь, вам это не помешает.
Мойков понимающе ухмыльнулся.
— Ваше здоровье, Мария! — сказал он, поднимая рюмку.
— Напиток богов, — вздохнула девушка и опустошила рюмку одним махом, резко, как пони, запрокинув голову.
Мойков схватился за бутылку.
— Еще по одной? Рюмочки-то малюсенькие.
— Grazie [9] , Владимир. Достаточно, Мне надо бежать. Au revoir! [10]
9
Спасибо (ит.).
10
До свиданья! (франц.).
Она протянула мне руку.
— Au revoir, monsieur [11] .
Рукопожатие у нее оказалось неожиданно крепкое.
— Au revoir, madame [12] .
Мойков, вышедший ее проводить, вернулся.
— Она вас разозлила?
— Да нет. Я сам все спровоцировал. Мог бы сказать, что у меня австрийский паспорт.
— Не обращайте внимания. Она не хотела. Просто говорит быстрее, чем думает. Она поначалу почти каждого исхитряется разозлить.
11
До свиданья, месье (франц.).
12
До свиданья, мадам (франц.).
— Правда? — спросил я, почему-то только сейчас начиная злиться. — Вроде бы не такая уж она и красавица, чтобы так заноситься.
Мойков усмехнулся.
— Сегодня у нее не лучший день, но чем дольше ее знаешь, тем больше она располагает к себе.
— Она что, итальянка?
— Вроде того. Зовут ее Мария Фиола. Помесь, как и почти все здесь; мать, по-моему, была то ли испанской, то ли русской еврейкой. Работает фотомоделью. Раньше жила здесь.
— Как и Лахман, — заметил я.