Земля оборотней
Шрифт:
— Вовсе не себе! — начал Ильмо, но его уже никто не слушал.
Вокруг снова поднялся крик. Туны рода Ловьятар вскочили с мест, расшумелись…
Ильмо поймал взгляд стоящей рядом с ним Ильмы и по ее глазам понял, что если до того все шло хорошо — то теперь положение изменилось…
— Сампо принадлежит роду Ловьятар! — гремел голос Лоухи. — Мы вернем его сами. Для этого я и собрала вас всех здесь! Мы напоим Калму его кровью и кровью его приспешников — и сампо вернется к нам, и мы станем еще могущественнее, чем прежде!
Шум в зале поднялся такой, что нельзя было разобрать
— Эй, Ильмо, — крикнул ему в ухо Аке, — сдается мне, что нас сейчас разорвут в клочья!
— Если у тебя в запасе есть что-то еще, не тяни, — сказала Ильма с отчаянием в голосе, видя, что мать указывает рукой в их сторону и что-то кричит.
— Да, — сказал Ильмо.
Время вдруг замедлилось. Он видел искаженное лицо Лоухи и ее горящие торжеством глаза… Видел латных тунов, которые приближаются к нему, собираясь волочь на жертвенник… Видел, как клубится тьма в глазах Калмы…
Пожалуй, ждать было уже нечего.
— Ахти, — сказал он, — давай. Разорви материнский оберег.
Ахти кивнул и вытащил из-за пазухи прошитую полоску ткани. Затрещало крепкое полотно… На мгновение мелькнула замысловато вышитая полоска, густо затканная рунной вязью, — а потом раздался такой треск, словно сама ткань мира порвалась надвое. Ильмо почудилось, будто вся Похъёла, словно осенний лист, оторвалась от питающего древа и полетела куда-то, увлекаемая ветром…
Что-то менялось в зале; что-то неуловимое уходило, утекало прямо сквозь ткань мироздания. Воздух завибрировал, и вдруг грянул такой вопль, будто его одновременно издали тысячи глоток. Ильмо зажал ладонями уши и понял, что крик ему не мерещится.
Он увидел, как лик Калмы, в котором сошлось несочетаемое, худший из кошмаров — мать, пьющая кровь своих детей, — мгновенно потускнел, утратил глубину… и черная половина его исчезла. Теперь это было просто вырезанное в скале женское лицо, причем вырезанное грубо и неумело. Ильмо почувствовал, словно с его плеч упала огромная тяжесть, которую он едва сознавал, — а в голове стало ясно. Калма ушла отсюда! Она потеряла их! Она больше их не видит!
«Это заклятие разрушит любые вражьи чары», — вспомнил он слова Аке, когда тот передавал оберег Ахти.
А всеобщий крик нарастал. Со всех сторон неслись вопли боли и запредельного ужаса. Туны чувствовали исчезновение Калмы гораздо острее, чем Ильмо. Словно у них отсекли половину их натуры — да так и было на самом деле. Ильмо и его друзья оказались посреди обезумевшей толпы увечных детей, которые обнаружили, что мать бросила их и они остались одни. Уходила сила, которую туны давно привыкли считать своей, — а это была сила чужая, заемная, сила Калмы. Одни пытались взлететь, но крылья их не слушались, и они падали на пол. Другие шагали и падали, будто внезапно забыли, что значит ходить. Третьи хватались за глаза и уши — тунам, чьи чувства были постоянно многократно усилены магией, казалось, что они оглохли и ослепли. Каждому из них казалось, что он умирает. Жертвенный нож Лоухи валялся на полу, а сама она, прижав пальцы к вискам и крепко зажмурившись, быстро шевелила дрожащими губами, снова и снова тщетно взывая к Калме. О пленниках все забыли.
— Рехнуться можно! —
— Слушай, если твоя мать такая могучая колдунья, что она делает в вашем лосином захолустье? — уже тоже ошалел, но находил в себе силы шутить. — Да ее любой конунг приветит…
Ильмо вспомнил, что всё еще держит за руки Ильму. Похъёльская царевна стояла и тряслась так, что даже зубы у нее лязгали. Она взглянула на Ильмо как беспомощный младенец.
— Что же… что же это? — прошептала она.
Взгляд Ильмо помог ей вырваться из омута безумия — словно ветку протянул ей, утопающей в болоте.
— Н-надо же предупреждать! — пролепетала она более отчетливо.
Видя, как разум возвращается в ее глаза, Ильмо опомнился и сам.
— Бежим отсюда! — воскликнул он. — Надо скорее уходить, пока они не пришли в себя!
Они бросились к выходу. Их не пытались задержать — никто даже не смотрел в их сторону. У самого входа на них, лязгая железными крыльями, налетел один из стражей с вытаращенными глазами, но Аке отпихнул его голой рукой, и страж растянулся на полу. Кажется, он даже не обратил внимания, что его уронили.
Куда идти? Что делать? Каменный коридор неожиданно окончился красивой стрельчатой аркой, а за ней — обрыв! Конечно, зачем тунам лестница?! Они вернулись обратно в зал, повернули в другой коридор и попали в зал поменьше. Поперек выхода валялось двое стражников-тунов, подергивая крыльями, — через этих они просто перескочили… И снова — обрыв! Аке разразился руганью. Неужели все было напрасно?!
Тут Ильмо кто-то подергал за рукав. Это был раб — саами. Он испуганно покосился на тунов, но — увидев, что они без памяти, потянул охотника за собой.
— Ты покажешь выход? — спросил Ильмо.
Саами не понимал ни по варгски, ни по карьяльски, но что-то тихо лопотал и настойчиво куда-то тащил его за рукав.
— Сейчас он нас заведет в ловушку! — заявил Аке. — Вот увидите!
Саами провел их коридором обратно, свернул в другой, более узкий, потом втиснулся боком в какую-то щель, куда Аке едва пролез. Протиснувшись через узкий лаз, они оказалась на неогражденной площадке, нависающей над водой. До воды было локтей двадцать. Можно и спрыгнуть — да только вода, наверно, ледяная… На другой стороне виднелось маленькое, грязное стойбище, где жили рабы, обслуживавшие скальный замок Туони. А к нему вели хлипкие мостки — даже не мостки, а просто веревки, на которые сверху положили плетеные дорожки из сухого озерного тростника и протянули сверху еще пару веревок — держаться.
— Это что же, нам придется лезть по этой паутине? — возмутился Аке.
— Хочешь — прыгай и перебирайся вплавь, — огрызнулся Ильмо. — Хоть бы спасибо сказал!
— Кому — саамским рабам?
— Эти саами не обязаны тебе помогать! Наоборот, они сильно рискуют…
Аке даже не покраснел. Только буркнул:
— Как знать, не нарочно ли они нас сюда завели? Они-то коротышки, а вот выдержат ли меня эти веревки…
— У тебя есть выбор? Лучше присмотрись, как они это делают….