Земля святого Витта

Витковский Евгений

– У вас, Павел Павлович, теперь два дня рождения. Русский в июне, киммерийский в сентябре. Пусть в России думают, что мама, Федор Кузьмич и Авдотья Артемьевна в Киммерион в июне пришли. В известном смысле так оно и было, для новых людей время в Лисьей Норе искажается на три месяца... Из-за этого через нее ни один киммериец не может выйти: время назад идти не может. И офени поэтому стареют раньше других, - хотя им при выходе обратно

ничего не делается, но и время вспять не течет. Лисья Нора только Змею подчиняется, да и то, кажется, не всегда. А киммериец может выйти из Киммерии только если Змей разомкнется. Так, кстати, сегодня ночью и ушел Варфоломей Хладимирович.

– Как это ушел? Кто разрешил?..
– очень удивился Павлик.

– Не разрешил, Павел Павлович.
– слабо усмехнулся академик.
– По приказу архонта. Кирия Александра Грек приняла решение и отправила гипофета во Внешнюю Русь. Обязанности его пока что будет исполнять младший брат. Варфоломей Хладимирович уже неделю как свободный человек и вполне может работать гипофетом. Тесть его, Махнудов, первым на прорицание записался Сивилла покряхтела ему и вдруг говорит: "Все дороги ведут в Тверь". Варфоломей теперь над этим голову ломает. А Веденей Хладимирович пошел пешком, его Астерий Миноевич отвез вчера вечером вон туда, - академик указал в окно, - а рано утром нас с Федором Кузьмичом сюда привез. Федор Кузьмич... отдал графу приказ: осенью вы с мамой уезжаете в Москву.

Павлик мигом расстроился. Он знал, что рано или поздно ему такая дорога предстоит, но слишком сильно засело в нем киммерийское отсутствие охоты к перемене мест. Академик накрыл его руку своей. Вся кисть руки Павлика была короче одних только пальцев Гаспара. Лучшего напоминания о том, что он, Павлик, все-таки должен жить в Москве, придумать было нельзя и Павлик взял себя в руки.

Царевич отвернулся к окну. Воздух был на редкость прозрачным, в дымке вдали даже виднелись крыши Киммериона. А по Селезни, направляясь в Рифей, кто-то плыл. Павлик удивился.

– Это стеллеров бык, Астерий Миноевич его вперед нас в озеро пропустил, - Лаврентий, ты же знаешь. Вот, посмотри.
– Гаспар протянул царевичу сильный бинокль графа, обычно стоявший у того в кабинете, но сегодня, видать, взятый взаймы.

– А на спине у него кто?

На спине у быка сидело что-то маленькое, вроде лягушки, поджавшее ноги, и держало перед собой красный телефон. Существо явно говорило, но другой

телефон, засунутый за обшлаг Гаспарова сапога, молчал. Павлик удивился: телефоны эти наверняка больше ни с кем не соединялись. Свой академик обычно держал включенным и все глупости, которые набалтывала ему старуха Европа, заносил в записную книжку.

– Куда же ее теперь?

– Назад, на Кипр. Зря ее вообще сюда прихватили. А теперь ее хатка понадобилась. Призрак этот, что к Сувор Васильичу на преферанс приходил, теперь в ее хатке жить будет. Впрочем, какая теперь у него жизнь. Там, в хатке, вовсе умрет. Европе-то все равно. Хатка у нее под скалой была, а значит - в Азии. В Европе такого второго места нет, чтобы призрак этот больше по ней бродить не мог, но... твой папа приказал, чтобы он и Азию тоже не поганил. Пришлось выселять Европу... по прежнему месту прописки, на Кипр, а Лаврентий смирный - приказали, он и поплыл. Ничего, к середине лета вернется к своим коровам, они без него нам весь Рифей... обмычат.

– А кто ж с ним справился, дядя Гаспар?
– Павлик временно забыл, что он уже взрослый, да и академик ничего не имел против такого обращения.

– Нина Зияевна подсказала. Помнишь, к вам другой призрак играть в вист приходил, Дикий Оскар? Вот он и управился, он этого призрака сперва раздел, - костлявое, я тебе скажу, зрелище, - потом в хатку сунул и дверь запечатал. Вечным проклятием. А потом еще дикий мужик приплыл, знаешь, Ильин, и свое добавил, ну, не проклятие, но то самое добавил, что дикие мужики обычно только и говорят. Вот и конец призраку.

– А не жалко его?

Лицо академика окаменело.

– Нет, Павел Павлович. Хватит этого призрака и с нас, и с вас, и вообще хватит. Лишний он. Пусть лежит под Рифейским хребтом, и никакие хозяйки медной горы к нему не ползают. Тарах праздник сегодня по этому случаю устраивает - говорит, от этого призрака у него даже посевы морской капусты с тоски кисли сколько лет. Надоел, словом.

Бык выруливал из Селезни в Рифей. Европу у него спине уженельзя было разглядеть, да и сам он даже в бинокль виделся светлым пятнышком на темных водах реки. А что же Европа?

Академик вдруг засмеялся - наверное, от облегчения.

– Я вот тоже задумался - а что Европа? Я, Павел Павлович, так думаю: дура она старая, эта Европа - вот и весь сказ.

1994-1999