Земля у нас такая
Шрифт:
Гул и грохот вокруг нас все нарастал. Что-то выло, шипело, свистело, тяжело вздыхало, бомкало по железу, дудело... Рев автомашин, журчание, щелканье, перезвон подъемных кранов, людские голоса...
У подножия вышки стоял только один монтажник, смотрел вверх. Антон Петрович поздоровался с ним, мы - тоже. Рабочий на нас и не посмотрел даже. Лицо у него строгое-строгое. Следит, не моргнет, за тем, что делается там, на верхотуре, оттягивает в сторону веревку...
Веревка подымается на самый верх вышки, она кажется нам тоненькой, как нитка, выгибается под ветром дугой. А вон
Придерживаем руками каски, стоим, задрав головы... Сколько надо поставить одну на другую таких сосен, как на нашем кладбище, чтоб достать до монтажников? А люди работают там, и им все нипочем...
На верхотуре сверкали огоньки - что-то приваривали электросварщики. Маленькие, еле заметные на фоне ясного неба огоньки... Искры летят в сторону, а раскаленные капли металла падают чуть-чуть косо, почти отвесно, как падающие звезды...
– Ф-фу... Дай, браток, папиросу... - наконец обратил внимание на Антона Петровича монтажник, сдвинул на затылок каску, но веревку из рук не выпускал, все смотрел вверх. - Тяжеленько... Больше ста метров!
Антон Петрович сунул рабочему в рот папиросу, щелкнул зажигалкой:
– Мои молодцы интересуются, что это такое...
– Каркас... Внутри его трубу вытяжную смонтируем... На сто четыре метра...
Около монтажника на бетонной плите зазвонил телефон. Рабочий подхватил трубку одной рукой, а из другой так и не выпустил веревку.
– Так! Да-а! Так я же туда и оттягиваю! Ах, черт...
Он бросил трубку, ухватился за веревку обеими руками, мгновенно забыв о нашем существовании.
– Пойдемте отсюда... - сказал Антон Петрович, легонько подталкивая нас.
Мы удалялись, и мне казалось, что даже спиной я чувствую, как давит на нас высота сооружений, превращает в букашек.
– Вот эти высокие баллоны - "ракеты" около корпуса - называются абсорбционные колонны. Тут получается слабая азотная кислота... А в этой части сооружения будет уже образовываться аммиачная селитра... А вот в этих бетонных башнях она будет гранулироваться в гранулы-крупу... - рассказывал на ходу Антон Петрович. - В одну грануляционную башню мы сейчас и заглянем... В этой пристройке к башне двадцать этажей. Лифт еще не работает, так что держитесь!
Он ловко лавировал между нагромождениями кирпича, бетонных плит, различных труб и арматурного железа...
Гриша вырвался вперед и нырнул в полумрак дверного проема. Топот его ног на лестнице сразу затерялся в шуме, только в лестничном пролете кружились и падали соринки, пыль.
– Долго не попрыгает, это ему не пять этажей, - сказал Антон Петрович.
Мы кружили: вверх - направо - вверх, вверх - направо - вверх, вверх направо - вверх... До головокружения... Ноги у меня сначала одеревенели, а потом сделались ватными, начали подкашиваться. Где-то на площадке тринадцатого этажа увидели Гришу. Опершись рукой о стенку, он смотрел в окно и дышал, как загнанный.
– Ну, сокол, как твои крылья? - положил ему руку на плечо Хмурец-старший и, не снижая темпа, зашагал выше. Я тоже "поинтересовался", что делается за окном. Сунул голову в пустую раму и Витя. И сразу
– Ух ты... А как же те висят - на ста метрах?
Гриша ничего не ответил, оторвался от окна и опять засигал по лестнице вверх.
Навстречу нам спускались с деловым видом рабочие, бренчали своими доспехами красавцы-монтажники. Все - в касках...
Антон Петрович и Гриша стояли на площадке семнадцатого этажа, ожидали нас. Увидев, как цепляемся мы за перила лестницы, Чаратун насмешливо цвыркнул слюной.
– Ну, как, кузнечные меха? Запыхались? Хороша зарядка, а? - добродушно говорил Антон Петрович. - Ну, ничего, уже монтируются лифты. Заберешься в кабину - и лети себе, куда вздумается. А теперь топайте ножками, рабочие по нескольку раз на день этот моцион совершают.
С лестничной площадки вправо вела узкая дверь-проем. Через нее мы попали на просторную площадку с квадратным отверстием посредине - для грузового лифта. С этой площадки видна дверь в башню. Выпуклая бетонная стена башни холодная, словно за ней холодильник.
Внутри башни вдоль стенки приделан круг-мостик с перилами. Эхом отдаются чьи-то голоса... Верхняя часть башни, до мостика, в полумраке, ниже - светло-светло...
Мы осторожно взошли на мостик, посмотрели вниз. Под железным полом мостика, оказывается, подцеплены прожектора. Залитые светом, висят над пропастью в люльках люди... Висят и выкладывают кирпичом нутро башни...
– Что это они делают? - спрашиваю я шепотом, стараясь не думать о высоте.
– Футеруют... Облицовывают стены кислотоупорным кирпичем... Вместо цементного раствора - жидкое стекло...
– А-а...
– Папа, откуда ты все это знаешь? - удивляется Витя.
– Гм... С первого дня на стройке и чтоб не знать? И лекции нам читают, и проверку качества работ приходится делать. Я - в комиссии по качеству.
– И ты тоже спускался в эти люльки?
– А как же.
– И нисколечко не боялся? - восхищается Витя.
– Как тебе сказать, чтоб не соврать... Иногда всякое лезло в голову: а вдруг трос не выдержит? А вдруг кирпич на голову свалится? А, думаешь, этим облицовщикам не страшно? Как бы ни привыкал человек, а все-таки живой он... А на фронте, когда фашистов били, думаете, кто считался смелым? Не тот, кто пер на рожон, как слепец, а тот, кто преодолел в себе страх и делал все, что надо... Эти рабочие сами захотели футеровать из подвесных люлек. По проекту, правда, надо было на всю высоту леса делать. Подумали они и сами забраковали - длинная песня! Сэкономили месяц времени... А знаете, сколько за месяц можно удобрений выпустить? Тысячи тонн...
На трех последних этажах башни работали монтажники и сварщики. Одни как будто играли в прятки среди толстенных труб, баков, электромоторов. Другие висели, сидели, стояли, окутанные синим дымом и пламенем, соревновались, кто сильнее нас ослепит.
– Пошли, глаза испортите без темных очков... - Антон Петрович повел нас на лестницу.
Спускаться с двадцатого этажа, конечно, легче, чем подниматься. Надоело только кружить: вниз - плево - вниз, вниз - влево - вниз... Опять до головокружения...