Земля вечной охоты
Шрифт:
– Ну тогда смотри диспозицию - валим кошаков, потом разбираемся с этой гоп-компанией.
– Классная диспозиция, прям как у Чапаева.
– Все Гоша, кошаки заметили марафонцев.
Самец перестал насыщаться. Устремив свой взор на трех человек. Перепрыгнул через тушу лошади и глядя на людей плавно заскользил к ним. Заметив остальную гоп-компанию, сначала остановился, но потом продолжил движение дальше. За ним побежала одна из самок. Две другие остались возле лошадиного трупа. Котята сразу набросились на мясо.
– Слава, - спросил я его, плотнее прижимая приклад штуцера, - ты Машке ляльку успел сделать?
– А что?
– следя за саблезубыми, вопросом на вопрос ответил брат.
– Ну, хоть кто-то у них от нашей семьи останется, если что.
– Я старался Гоша.
– Будем надеяться, что хорошо старался, - вздохнул я и поднял ствол ружья.
Неожиданно Славка засвистел.
– Да здесь мы уродец!
– заорал брат и замахал рукой, - давай иди к нам, я тебя вискосом угощу, драная кошка!
Саблезубый увидел нас. Мне показалось даже, что он опешил от подобной наглости.
Он здесь был хозяином. Все, что паслось и бегало в этой долине, являлось его законной добычей. Ни кто не смел, бросать ему вызов. Даже носорога, он убивал играючи, заскочив на спину которого, вскрывал главную вену на спине. И не имело значения, что она была скрыта толстой как броня кожей. Его клыки резали эту броню легко. Иногда, он лакомился сладким мясом жалких двуногих, которые от одного его вида, в ужасе теряли способность двигаться и только жалобно кричали, пока его клыки не разрезали их тщедушные тела. Вот и сейчас утолив голод мясом лошади, он сначала учуял, а потом и увидел троих двуногих. Сегодняшняя охота была доброй. Они никуда не денутся. Он позвал свою старшую подругу, разделить с ним трапезу. Она довольно заворчала. Они были ближе и ближе к своей добычи. Но поистине, сегодня удачный день, он увидел еще несколько двуногих, которые сами бежали к нему в пасть. И вдруг его слух резанул свист, потом крик. Но это был не крик ужаса и отчаяния. Нет, это был крик ярости. Он остановился, оглядывая вокруг, увидел их. Они стояли на большом валуне. Один из них кричал и махал руками. Ему кричал. Двое жалких двуногих! Он бросил взгляд на других - нет, эти в ужасе, как и должно быть, замерли. Что ж, они подождут, никуда не денутся. Опять посмотрел на тех, кто осмелился бросить ему вызов. А ведь они и правда бросали ему вызов. ЕМУ! Развернувшись, он заревел, демонстрируя свое оружие. Он вызов принял!
Саблезубый ревел, открыв чудовищную пасть. По коже побежали мурашки, даже не мурашки, а целые тушканы. Мама, роди меня обратно. Если нас тут сожрут, я Славке этого никогда не прощу. Неожиданно наступила тишина. Я перестал слышать все звуки вокруг, даже мощный рев монстра. Хотя видел как он разевает свою пасть. Сердце работало как мощный насос, нагнетая кровь в жилы. По телу разливался жар. Мои губы стали растягиваться толи в улыбку, толи в оскал зверя. Дрожь прошла, осыпавшись как старая шелуха. Страха не было. Было только предвкушение схватки. Я понял, что хочу эту схватку, как будто во мне, в каждой клетке тела, в каждой спирали ДНК стало просыпаться что-то дикое, древнее, доставшееся людям от доисторических чудовищ, сходившихся в смертельных схватках за территорию, за право оставить свое потомство на этой земле. Обострилось зрение, я видел каждую травинку рядом с врагом. Резко вернулся слух, я понял, что сам ору, реву как дикий зверь.
Саблезубый резко прыгнул, за ним скользнула смертоносной тенью его подруга. Краем глаза увидел, что к нам, от конской туши, устремилась еще одна тигрица.
Приклад плотно уперся в плечо, правая нога отставлена назад - для упора, левая чуть вперед. Сто метров, восемьдесят, шестьдесят, сорок... Грохнул оглушительно выстрел. Большой кот, будто ударился об стену и рухнул. Тигрица не поняла, что произошло и продолжила бег. Грохнул второй оглушительный выстрел. Самку будто ударили со всего маху огромной кувалдой, ее перевернуло на спину и она замерла. Ствол задрался вверх, я чуть не опрокинулся, но устоял. Брат развернул оружие в сторону третьей кошки. Она, пробежав с десяток метров, затормозила. Не могла понять, что произошло? Мгновения назад ее самец, самый сильный в округе и старшая самка устремились, что бы разорвать жалких двуногих, посмевших бросить им вызов. Еще немного и они насладятся их сладкой плотью и даже котятам достанется, так как двуногих много, а значит будет много мяса... И вдруг, они уже лежат, бездыханными и изломанными телами, а двуногие живы. И тут она почувствовала смертельную опасность, исходившую от этих непонятных существ. Она попятилась, зашипев. А двуногие, соскочив с камня, пошли ей на встречу. Она пятилась, а они надвигались на нее неумолимо, словно степной пожар, несущий смерть всему живому. Неожиданно ветер переменился и подул в ее сторону. Она ощутила их запах. Эти двое пахли не так, как другие их сородичи. По-другому. И этот запах порождал страх. Шипя и повизгивая она пятилась, пока инстинкт не скомандовал - бежать и она развернувшись, побежала. На ходу рявкнула своей сестре и котятам -
Саблезубые улепетывали как наскипидаренные. Две оставшиеся самки и выводок. Нужно было одного поймать, мелькнула запоздалая мысль и пропала.
– Слышал, как ее колбасило? Шипела как кошка, как обыкновенная домашняя кошка.
– Так она и есть кошка, только большая.
Славка, переломив штуцер, заменил отстрелянный патрон. Я сделал тоже самое. Проходя мимо трупа саблезубого, он проговорил: - что киса, не переварил наш вискас? Настало время разобраться с гоп-компанией, как назвал их брат. Когда мы подошли к ним они находились в ступоре, как убегавшие, так и преследователи.
Славка достал свисток и начал свистеть. Выдувая трели. Я знал, что он так зовет Ганса. Через минуту увидели, как к нам несутся оба наших песа. Они тормознули около саблезубых, обнюхали, удостоверились, что те мертвы и подбежали к нам. Сердце замедляла свой бешеный ритм. Тело стало наполняться умиротворением.
Наши собаки только усилили шоковое состояние аборигенов. Наши далекие родичи - кроманьонцы, еще теснее сбились в кучу. Судорожно вцепились в свои копья и дубинки. Боня с Гансом обнюхав неандертальцев, подбежали с двух сторон к кроманьонцам. У одного, наверное сдали нервы, он замахнулся на Боню своей палкой с булыжником на конце. Зря. Мгновение и дикарь оказался сбитым с ног и увидел оскаленную пасть, с которой капала на его лицо слюна. Абориген замер. Мы со Славкой тоже молчали. Молчали все. Слышно было только Бонино рычание. Наконец мне это надоело: - Боня фу. Ко мне.
Пес оставил дикаря и уселся около моих ног. Слава оскалился в улыбке, глядя на наших предков:
– Значит так гопники, если из вас уродов, кто-то хоть раз поднимет свою поганую лапу на наших животных, то я либо пристрелю эту суку либо скормлю псам живьем. Андестенд?
– дикари смотрели на Славку испуганно.
– Славян, ты что, надеешься на чудо? Для них наша речь слишком технологична. Поверь, не въезжают. Будь проще.
– Это как?
– Дал в дыню и все для них станет ясно.
– В дыню... Пока обойдемся без этого. Главное, я - сказал, они - услышали. Ладно. Гоша дай своего 'немца'.
– Зачем?
– Мы что, кошатину есть будем? То-то. Сейчас подстрелю и эти мне помогут принести дичь.
Я отдал брату штурмовую винтовку. Оптический прицел уже на ней стоял.
– Так, сейчас все идем со мной, - скомандовал брат. Показал жестом двигаться за ним и аборигены пошли за Славкой гуськом. Я остался с нашими подопечными. Они и действительно теперь были наши подопечные.
Неандертальцы представляли жалкое зрелище. Одетые в какие то лохмотья из грязных шкур. На голове сальные лохмы, хотя у женщины, каким-то чудом сохранялась в волосах тонкая косточка или палочка, что-то типа заколки. Она сидела, поджав под себя ноги, опустив голову, прижимала ребенка. Ее поза свидетельствовала, что она устала бороться и покорно приняла неизбежность смерти. Я смотрел на ее макушку. Наверное, почувствовав мой взгляд, она подняла голову и посмотрела на меня. Да, красивой ее назвать было трудно. Но я понял, что она еще молода. Ее глаза были полны безнадежностью и безразличием. Ребенок тоже смотрел на меня. Он не плакал. Просто смотрел. В его глазах, в отличие от матери, был страх и... любопытство? Я улыбнулся ему и подмигнул. По сухим губам и как он пытался сглатывать, понял - им нужна вода. Отстегнул от ремня фляжку с водой. Отвинтил крышку и налил туда воды. Поднес к губам ребенка. Он почуял запах воды, открыл рот и потянулся, как тянется птенец к тому, что принесли родители. Я влил ему воды. Сглотнув, он опять открыл рот. Ну, точно птенец! Налил еще. Опять влил в рот. Женщина, наконец, осмысленно посмотрела на меня. Сложила ладони ковшиком. В ее глазах появилась мольба. Налил воды. Она стала пить. Выпив, стала облизывать ладони. Я тронул ее за плечо, показал, давай еще налью. Она протянула руки. Налил. Опять выпила. Остановил ее, когда пыталась облизывать. Опять налил. Потом просто протянул ей фляжку. Показал - пей. Начала пить. Подождав немного, тронул ее за руку. Показал на ребенка и на мужчину. Она оторвалась от фляги. С сожалением взглянула на нее и отдала мне. Я опять налил в крышку, дал ребенку. Поднялся, протянул флягу мужчине. Он стоял заворожено глядя на нас. Стискивал свое копье, аж пальцы побелели, несмотря на всю их черноту. Я протянул ему флягу. Его взгляд был полон... паники или, как у нас говорят ошарашенности что ли? Я продолжал протягивать ему фляжку. Он смотрел на меня как будто хотел спросить - что я хочу?