Земля вращается со скрипом (сборник)

Курилко Алексей Леонидович

– А почем картошка?

Зато читать и писать я начал очень рано. Задолго до шко­лы. Сестра научила. А уж в самой школе я принялся за сочи­нительство. Прекрасно помню свое первое художественное произведение в прозе. Эдакий вольный пересказ какого-то фильма о служебной милицейской собаке.

Тот маленький рассказ на две страницы я написал во втором классе. Тетрадь с этим рассказом и первыми стихами попала к учительнице. Она попросила дать ей тет­радь на некоторое время, обещала после «продленки» отдать.

На

переменках я видел, как она листала мою тетрадь и за­читывала вслух отдельные места своим подругам. Они хохо­тали. Я недоумевал. Ведь рассказ был очень грустным: соба­ка в финале геройски погибала, сраженная бандитской пу­лей.

И над стихами, казалось мне, они смеяться не могли. Что смешного, думал я, в таких, например, строчках:

Я летал над морями,

над лесами и полями

И везде я видел мир, мир, мир!

Или вот еще стихотворение тех лет:

Татьяна Юрьевна сказала, что мы должны учиться. А мы сказали, хорошо, Что будем мы учиться. Ведь это больше надо нам и в жизни пригодится.

Учительский смех больно ранил неокрепшую душу ху­дожника.

Я не догадывался, что сильнее всего их смешит обилие орфографических ошибок. Слово «вообще» я, естественно, писал как слышал - «вапшче» - и допускал шесть ошибок. К тому же в письме я был крайне рассеян - я пропускал и путал буквы:

«И визе я види мир! Мир! Мир!»

Обидеть художника легко. Особенно легко это сделать не­нарочно. Потому что умышленная обида вызывает отпор и закаляет волю.

Я стал прятать написанное. Даже от матери. Обнародовать я позволял себе лишь то, что считал заведомо сильным и смешным произведением.В четвертом классе я прочел на уроке математики «Юльетта и Ромео», принесшую мне славу поэта-самородка.(Прежде чем предоставить на ваш суд этот забытый шедевр, хочу дать коротенькое разъяснение: я учился в украинской школе, слово «самостийка» означает «самостіна (самостоя-тельная) робота».)

Юля влюбилась в Романа.

Это классно. Берусь доказать.

Ведь теперь она - как ни странно -

«самостийку» ему даст списать.

А Роман даст списать Наташе.

Он ведь по уши в Натку влюблен.

А Наташа списать даст Саше,

Саша - Нине, а уж Нинон,

даст, наверно, списать Лене,потому что мы с ней друзья;

потому что Леня - хороший,и его не любить нельзя.И Леня напишет балладу,

и

любовь будет он прославлять,

когда тройку увидит в тетради,

хотя Юля получит пять.

Это был оглушительный успех. Таких оваций не слышал ни один советский поэт того времени. Во всяком случае, в таком возрасте. Это было признание. Многие стали переписывать все, что я теперь выдавал. Я легко и молниеносно достиг широкой известности в узких кругах. Моей популярности в школе мог позавидовать любой классик.

Почти все девчонки из моего класса, а равно как из классов параллельных, были готовы влюбиться в меня. Но они не могли совместить благородный образ поэта с тем двоечником и хулиганом, каким я, собственно, и являлся.

Через некоторое время я стал получать от старшеклассников заказы на стихотворные признания в любви. Само собой установилась твердая такса. Стихотворение - рубль.

Я запомнил только одно:

Пусть небо усеяно звездами.Оля, поверишь, не сплю.

Лишь шепчу, хотя время и позднее,

я люблю тебя, Оля. Люблю.

Кавалерам твоим я всем в лоб давал.

Опанасенко выбил окно.Ведь любовь не проходит, я пробовал...

А тебе до сих пор все равно.

Что именно пробовал герой этого стихотворения, чтобы прошла любовь, - неизвестно.

Соль стиха была в том, что это акростих. Из заглавных букв каждой строчки складывалось имя или фамилия. В данном случае - Полякова.

Однажды меня даже подключали к идеологической работе.

Светлана Кравченко - ученица шестого класса - обменяла свой пионерский значок на пачку жевательной резинки.

Об этом узнали. Был страшный скандал. Меня попросили написать для школьной стенгазеты. Так сказать, пригвоздить к столбу позора.

На жвачку посмела сменять

значок пионерский. Изменница!

Корове приятней жевать,чем быть пионером и ленинцем.

Глава шестая

 У каждого свои тараканы

Молодой режиссер Нестеренко - бывший клипмейкер. А теперь он поднялся - или опустился, не знаю - до телевизи­онных многосерийных фильмов, из разряда мыльных опер.

Я его работ не смотрел. Совсем. Ни до, ни после того, как снялся в одном из его сериалов. Название не помню - очеред­ные сопли.

Сериалов снимают прорву. Порой кажется, что все насе­ление страны поделилось на две части: одна смотрит сериа­лы, другая их делает.