Земля ягуара
Шрифт:
— Он его давно искал… — протянул де Ордас.
— Да и черт с ним, — влез Альварадо. — Мы клад отыскали!
— Какой клад? — опешил Кортес.
— Бартоломе де Ольмедо надоело ждать, когда индейцы выделят место для храма, вот он и распорядился ставить часовню прямо во дворе. Стали место выбирать, стены осматривать на предмет камнем поживиться и заметили недавно замурованную дверь. Вскрыли, конечно. А там схоронены сокровища Ашаякатля, отца Мотекусомы. Камни, золото, серебро в слитках, куча украшений. Всего и не перечесть. Эти богатства Мотекусома
Кортес оглядел лица собравшихся и потер щетинистый подбородок.
— Мне кажется, вы уже все обдумали?
— Есть такое дело, — ответил за всех Альварадо.
— В этом городе мы точно в западне, — опять взял слово де Ордас. — Сегодня Мотекусома добр, а завтра все может измениться. Пусть не будет нападения, но он может лишить нас еды и воды. Помощь извне, хотя бы из Талашкалы, не придет, ибо мы отрезаны от мира дамбами и мостами. Надо бы нам захватить самого Мотекусому, не откладывая этого ни на один день.
— Захватить Мотекусому? А не слишком ли смело, господа? Ведь народ может подняться и защитить своего властителя.
— Думаете, кто-то способен любить этого кровавого тирана? — неожиданно подал голос Гонсало де Сандоваль, офицер безупречно смелый, но крайне неразговорчивый.
— Тираны всегда пользуются большей любовью масс, чем либеральные правители. Вспомните историю Римской империи, — ответил начитанный де Ордас.
Сандоваль только кивнул в ответ.
— А может, нам захватить его вновь обретенного сына? Мне показалось, что отец близко к сердцу воспринял его обретение, — вслух подумал Кортес.
— А это мысль! — восхитился Альварадо. — И не заметит никто, и папашу возьмем латной перчаткой за срамное место.
— На том и порешим.
Глава девятнадцатая
Тени, закутанные в плащи, пересекли площадь, проскользнули через незапертые ворота и поднялись по лестнице. Дорогу им указывал какой-то туземец, подгоняемый острием кинжала. Через полминуты они собрались перед большой двустворчатой дверью. Один достал наваху — складной нож с длинным тонким клинком, просунул его между косяком и полотном двери, поводил вверх-вниз и налег на рукоять. Загремел по меди откинутый засов. Скрипнули створки. Тени растворились в темном проеме.
Ромка и Вилья-старший, снова принявший обличие Мотекусомы, вышли в храмовый двор. Слуги, материализовавшиеся из воздуха, подхватили правителя под руки и повели к огромному паланкину. Еще один взял Ромку под локоть и потянул следом.
Восходя на носилки, Мотекусома что-то негромко бросил касику, склонившемуся к нему. Тот засуетился, замахал руками, выкрикивая отрывистые команды. От ворот отделились человек двадцать стражников. Они окружили паланкин, и процессия двинулась. Притихший город провожал их пустыми окнами и плотно прикрытыми дверьми. Жители наверняка знали, что по улицам проезжает верховный правитель, но никто не решился на него поглазеть.
«Интересно, зачем нужна такая охрана, если никто
До дворца они добрались без приключений. Воины остались у ворот, эстафету приняли караульные внутренней стражи. Во дворце Мотекусому охраняли так же плотно, как и за стенами. Около парадной лестницы носилки остановились, и правитель, ведомый под руки четырьмя касиками, прошествовал наверх. Ромка поплелся следом.
В каждой из комнат от их каравана отделялись несколько человек, и до последней двери дошли только сам Мотекусома, Ромка и четверо самых знатных касиков. Один за другим вошли они в небольшую комнату, задрапированную тончайшими тканями. Один касик занялся большой кроватью под зеленым балдахином из птичьих перьев, второй и третий начали снимать с Мотекусомы одежды, а четвертый достал откуда-то большое стеганое одеяло, раскатал его на полу и бросил сверху несколько скаток полотна вместо подушек. Ромка понял, что это для него. Закончив с постельными принадлежностями, туземцы удалились, прикрыв за собой дверь.
— Вот мы и снова одни, — с облегчением вздохнул Мотекусома, снимая шапочку и стягивая через голову длинную рубаху.
Его тело, пронзительно бронзовое на фоне белых исподних панталон, было перевито тугими канатами мышц не хуже, чем у Мирослава.
— А что делать-то будем? — спросил Ромка.
— Помоемся и спать. — Отец махнул рукой в направлении небольшой комнаты, где была приготовлена серебряная ванна с теплой водой, в которой плавали лепестки роз и листья каких-то пахучих растений. — Завтра, чувствую, у нас будет непростой день.
— Если доживешь, — раздался над ухом у Ромки знакомый голос.
Из полумрака купальни появился высокий силуэт. Свет блеснул на лезвии длинного кинжала.
— Альварадо? — удивился Ромка.
— Как есть, — оскалился тот в белозубой улыбке.
Из-за кровати появился де Сандоваль с мечом в руках. Скрипнула дверь большого шкафа, встроенного в толщу стены, и прямо на постель, приготовленную для Ромки, ступил сапог де Ордаса. Из купальни появился Кортес, за его спиной маячили сальная рожа Веласкеса де Леона и несколько солдатских марионов.
Прежде чем кто-то что-то успел понять, Вилья-старший подпрыгнул и рубанул Сандоваля по шее ребром ладони. Испанца развернуло и отбросило к стене. Приземлившись на корточки, чтобы пропустить над головой выпад Альварадо, Лже-Мотекусома врезал ему кулаком под колено и, снова подпрыгнув, добавил локтем под подбородок. Голова дона Педро закинулась, и он кулем повалился на Кортеса. Тому пришлось отдернуть в сторону острие меча, чтоб ненароком не проткнуть соратника. Де Ордас споткнулся о выставленную Ромкой ногу и покатился кубарем, своротив по дороге медную жаровню. По полу прыснули яркие угли. Веласкес де Леон метнулся в ноги правителю, но не попал, и голая пятка вмяла его лицо в глубокий ворс ковра.