Земля Забытых Имен
Шрифт:
Хотя голос разочарования уже звучал в его груди, Нехлад странным образом успокоился. Розблески лучей всех цветов и оттенков заполняли пространство вокруг, и вот уже не стало ничего, ушло так и не заявившее о себе разочарование, ушли предчувствия и надежды.
Нехлад уже не ощущал своего тела, он словно бы тоже ушел от самого себя — так захватила его красота двух радуг, такая простая и такая невозможная, не сравнимая ни с чем, разве что с воспоминаниями о Незабудке…
При первой же ясной мысли о ней цветной хоровод сплелся в образ девушки. Нехлад увидел ее,
Где-то в неизмеримой дали сжалось сердце Нехлада. Однако взор остался незамутненным — точно разделилось его существо, и та половина, что витала в вихре красок, сохраняла хладнокровие, другая же терзалась и стремилась к Незабудке…
Но он не успел ни подивиться своему необычному состоянию, ни вообще о чем-либо подумать: на него вдруг обрушился бурный поток видений, столь пестрый, что далеко не все образы удалось осознать, тем паче запомнить. В один миг он увидел башню из Хрустального города, не тронутую огнем, и девушку в ее окне; увенчанного короной старца с посохом; смеющуюся упырицу; Буевита с обнаженным мечом и чью-то могилу в полутьме, которую с трудом разгоняет свет факела… и изумрудную степь Ашета от края до края. И череду лиц, которые не смог запомнить. И чьи-то голоса, которых не смог различить.
А под конец — величавые лесные чертоги, пахнувшие на лицо сочной прохладой лиственной тени…
— Нехлад, ты слышишь меня? — пробился сквозь тьму голос, уже не принадлежавший миру видений.
Шлепок по щеке вырвал Яромира из забытья.
— Хватит, — хрипло сказал он, отводя руки Торопчи. — Я в порядке… просто заснул за столом.
— Когда мы вошли, ты лежал на полу и метался, как в бреду, — сказал Торопча.
— А в лице — ни кровинки, — добавил Тинар.
Только сейчас Нехлад обнаружил, что полулежит на своей постели, куда перенесли его друзья.
— Я сразу вспомнил упырицу, — признался Торопча.
— Ее здесь не было. Дело в другом. Я просто…
— Что? — Не дождавшись продолжения, лучник проследил за его взглядом. — Что это блестит?
— Хрустальные очи, — ответил Нехлад. — Кажется, я забылся, глядя в них. Меня посетило какое-то видение…
Торопча решительно шагнул к столу и задул огонек.
— Оставь! — воскликнул Нехлад.
— Эта вещь чуть не убила тебя, — отчеканил Торопча, — От нее следует избавиться.
— Нет! — Яромир вскочил, пошатнулся и схватился за стену, чтобы удержаться на ногах. — Боярским званием своим заклинаю: не прикасайся к светильнику.
— Нехлад, опомнись! Ты сам говорил, что с этой птицы, быть может, все беды и начались.
— В моих видениях не было Тьмы. Светильник — великий Дар…
— Чей? И кому?
— Этого я пока не знаю. Но надпись на крыльях гласит, что он — оружие против Зла. Оружием надо научиться владеть.
— Для этого нужен учитель, — ничуть не утратив подозрительности, сказал Торопча.
— Надеюсь, он у меня будет. Я виделся с Древлеведом, и он обещал помочь.
— Ты уж воздержись от опытов, пока он тебя не
Не меньше часа пролежал Нехлад, изображая ровное дыхание и ожидая, пока Торопча уснет. При этом он ругательски ругал себя за такое мальчишество, но ничего с собой не мог поделать. Тинар, без сомнения, видел уже десятый сон, а вот про Торопчу этого с определенностью сказать было нельзя. В конце концов усталость превозмогла волю, и Яромир не заметил, как заснул…
А спустя какое-то время проснулся в поту, с трудом сдерживая крик.
Душный пепельный туман и жаркое дыхание неостывших углей…
Как он не понял этого сразу? Пожар привиделся позже, а сначала — девушка, стоящая у окна, а под ней — уже сожженный город…
Она выжила! Ни жар, ни угар до нее не добрались, и она умерла — несомненно умерла, ведь никого не было рядом, чтобы помочь ей, — много позже… должно быть, от истощения. Или от горя.
Или… или все-таки явился на пепелище победитель, кем бы он ни был? Этого сон Нехладу не открыл.
Он посидел, переводя дыхание. Ближники крепко спали. Не вполне осознавая, что делает, Нехлад выскользнул за дверь, прихватив бронзового сокола.
В боярском доме стояла тишина. Гостей, кроме сурочцев, не было, и слуги, которых за ненадобностью и так оставалось немного, давно уже почивали. Нехлад спустился в молельню. Юный послушник при его появлении вскочил с лавки с такими круглыми глазами, что Яромир счел необходимым представиться.
— Уснуть не могу, — объяснил он. — Оставь меня здесь одного.
— Конечно-конечно. Только уж ты, боярин, окликни меня, как помолишься… — пробормотал тот, удаляясь за дверь.
Нехлад поставил светильник перед кумиром Весьерода и поклонился. Руки сами сложились на груди, губы зашептали:
— Мудрый среди мудрейших, Весьерод, отец всякой мудрости, правды радетель и закона учредитель, око недреманное, сердце чуткое! Вразуми сына своего смертного, укрепи дух мой и сердце мое поостри. Великая загадка загадана мне — помоги же ее разгадать!
Иных слов он не подобрал, не вспомнив ни одной подходящей молитвы, поэтому закончил так:
— А если я ошибся и светильник из Хрустального города несет в себе Тьму и Зло — яви всю мощь свою…
После этого Нехлад поспешно возжег светильник. Кумиры молчали. Огонек разгорелся, и Яромир опять погрузился в пляску радужных лучей. «Только не забыться, — твердил он как заклятие. — Только не потеряться там, среди огней… Только не утратить себя…»
И это ему удалось, но удача едва не обернулась гибелью.
Он жаждал увидеть башню — желание исполнилось. Вновь открылась перед ним мертвая пустыня, светилось на вершине башни знакомое окно, и хрупкая фигурка царевны чернела в проеме. Что-то тянуло туда — как бывает во сне, когда собственные поступки, хоть и кажутся закономерными, при воспоминании потом удивляют и смущают.