Земля зеленая

Упит Андрей Мартынович

Однажды явился Светямур. Он уже не вытаскивал бумажника и не хвастался, — сидел, развалившись, засунув руки в карманы брюк, вытянув далеко вперед ноги, и точно хозяин нанимаемой батрачке разъяснял, что должна делать Лиена и чего не должна, какие ломтики сала надо резать для поджарки и как варить кофе. На этот раз он не постригся, пальцы и те волосами обросли, даже не умылся как следует. Сердце Лиены сжалось от недоброго предчувствия.

Лиза Мартыня Упита не могла помочь ни советом, ни сочувствием — у нее самой большие неприятности из-за пьяницы мужа. В отчаянии Лиена побежала в богадельню, по и

там по услышала доброго слова. Отец прихворнул, жаловался на свою жизнь, на ломоту в костях и боли в желудке. Качиня Катлап жила уже в Вайнелях, остальные старики и старухи и слушать не хотели такую молодую болтливую девушку.

Чем ближе подходил назначенный день свадьбы, тем больший ужас охватывал Лиену. Днем на работе она еще забывалась, но когда наступала ночь, не знала покоя. Мерещился Светямур — жестокий и страшный, будущее казалось черной ямой, куда ее силой толкали.

Мысли в бедной головке так и метались, словно залетевшие в клеть ласточки. Как-то вспомнила Осиене. В субботу, поздно вечером, когда все уже легли спать, помчалась в Яунбривини, хотя и далеко было. Все же Осиене обратила внимание. Правда, и она пожаловалась на свои горести, но все же выслушала бессвязную, прерываемую всхлипываниями речь Лиены. Даже руками всплеснула от удивления. Они сидели у дома на скамеечке, еще не остывшей от солнца. Осиене нагнулась, чтобы в потемках лучше разглядеть лицо гостьи.

— Что ты, совсем одурела, что ли? — отчитывала она ее. — Такое богатство, такое счастье течет в руки, а ты еще мелешь вздор — идти или не идти! Постыдилась бы!

Даже плюнула от досады. Потом пошла как по-писаному.

— Красоткам никогда не быть счастливыми. Нет, для батрачки красота — одно горе. Ведь полюбил тебя Карл Зарен, а жениться не мог? Неразумные дети были вы оба, больше ничего. Теперь у него та, из айзлакстцев. Что за беда, что ходит в мужицких сапогах и что прозвали ее драгуном? Зато у Заренов теперь новый жилой дом, проценты в банк всегда уплачены вовремя, и старая Зарениете говорит: наконец-то нам хорошо, наконец-то мы зажили. Разве ты могла все это принести им в дом?

Волной нахлынули старые воспоминания, стало еще горше, — сердце сжалось как в тисках, сухие глаза горели.

— Но Карл Зарен начал пить, — вставила Лиена вполголоса.

Должно быть, об этом подумала и Осиене. Минутку помедлила, подбирая слова, чтобы сказать со всей ясностью и неопровержимостью.

— Таким пьяницей, как его отец, Карл Зарен не стал и никогда не будет. Он всегда был сдержанным и порядочным.

— Да, очень порядочным… — со стоном вырвалось из глубины души Лиены.

Осиене прислушалась, заговорила резко.

— Ну, что ты стонешь? Теперь, когда он в законном браке, да и ты сама… Стыда у вас нет, хоть бы греха побоялись! Для тебя единственное спасение — скорее выйти замуж. Мартынь из Личей плох, — думаешь, в другом месте будет лучше? Холостые хозяйские сынки — все они стерегут за кустами, как волки.

— Светямур тоже глядит волком… — простодушно вырвалось у Лиены.

Тут уж Осиене совсем рассердилась.

— Ты на самом деле так глупа пли только притворяешься?

Это ведь день и ночь! Светямур имеет право так глядеть, он на тебе женится.

— Но он очень противный… — простонала Лиена.

— Нет,

ты действительно рехнулась! Какого писаного красавца ждешь? У меня когда-то был такой красавец — Осисом его называют. Вот этот самый, кто теперь, слышишь, кряхтит… Один бог знает, сможет ли еще осенью заложить лен в мочило и вымолотить ригу. Как мы аренду удержим, как удержим?.. Выкинь-ка дурь из головы, слушай, что тебе говорит старый человек. Счастье выпало на твою долю. Анна, потаскушка, не сумела взять его… В Риге — там таких ждут теперь, может быть, по улицам шляется, по трактирам… — Несколько минут она слезливо сморкалась. — Конечно, ангелом твоего Светямура назвать нельзя, кто же этого не видит? Но мастер он хороший, большие деньги загребает. За то, что берет тебя к такому богатству, руку должна ему целовать. Если сперва и будет трудно, поживешь — привыкнешь, тогда узнаешь, как хорошо, как легко будет.

Она замолкла и поднялась.

— Не могу понять, чего ты раздумываешь, чего хнычешь. Дважды огласили в церкви — это почти что повенчали. Теперь уже поздно раздумывать, сделано — и конец. Не дури и не мели другим такого вздора. Что скажут люди? Услышит портной Ансон — раззвонит на всю волость.

Люди — это самое страшное. Сколько раз Лиена мысленно видела ухмыляющиеся лица и оскаленные зубы, слышала противное шепелявое бормотанье Ансона… Нет, только не это, этого она не вынесет, это была стена, которую не пробить и не обойти.

Подавленная и разбитая, плелась она по опушке Бундженского леса в Личи. Она всегда была боязливой, но сейчас ей все безразлично, у нее на душе еще темнее и страшнее. Маленькая птичка, вспугнутая из кустов, взлетела, как камень, подброшенный невидимой рукой, и упала в черную тьму под ели. Пропала… конец…

Два дня ходила Лиена, стиснув зубы, и непрестанно себе твердила: «Теперь нечего говорить и нечего думать… сделано — и конец…» Но однажды утром не могла больше стерпеть, сама не знала почему, — мучили ли ночью страшные сны и кошмары или еще больше запутался клубок мыслей. Загнала коров, не стала слушать ругани старой Лициене и помчалась к священнику.

Это не была случайная вспышка смелости и мужества, а глубокое, бездонное отчаяние, последняя попытка живого существа зацепиться за жизнь. Тяжелый это был путь — она чувствовала, почти точно знала, что священник не поможет, не захочет помочь, боялась разговора с ним и все же шла. Из каретника посмотрел на нее кучер Калнынь, зло и подозрительно. Она стояла, стиснув зубы, вцепившись ногтями в ладони, не отрывая глаз от коричневой двери, за которой все же, может быть, ждет чудо и спасенье. Однажды у юнкурцев один ребенок упал в колодец, но зацепился рубашонкой за выступ сруба…

Но чуда не случилось. Когда она пробормотала, что передумала и не хочет выходить за Светямура, Арп вскочил со стула, весь красный, даже белки глаз налились кровью.

— Дочь греха и неисправимая блудница! Разве можно теперь передумать и отказываться! Сатана, сатана нашептывает тебе это, нечистые силы подстрекают! Ага! Они знают, на кого напасть, у кого на лбу написано… — Он выкрикнул такое страшное слово, что Лиена не совсем поняла — только у старой Лициене в самое последнее время иногда вырывалось оно. От него закружилась вся приемная комната священника.