Земля Злого Духа
Шрифт:
– Бабах!!!
Пуля угодила Маметкулу в кирасу, мигом вышибив незадачливого царевича из седла – он так и покатился кубарем, вверх ногами. Жив ли? Нет?
Татары замялись, закружили, завыли… Тут же грянул дружный мушкетный залп, за ним еще один… и еще… Снова заговорили пушки.
Спешившись, телохранители бросились к Маметкулу, потащили к реке – больше уже, пожалуй, и некуда было. Иван проворно вытащил из-за пояса подзорную трубу, глянул… Черт! Жив, царевич-то!
И, опустив трубу, набрал в грудь побольше воздуха, закричал, что есть сил по-татарски:
– Маметкул убит! Царевич Маметкул убит!
Средь порохового дыма и грома выстрелов было не понять, кто кричит. Да и не расслышать особо – так, отдельные слова слышались.
И все же… ведь все видели, как царевич слетел с коня! На полном скаку… А теперь – еще и эти крики.
– Царевич убит! – подхватили татары. – Горе нам, горе!
Вражеское войско охватила паника, все уже не сражались – бежали, кто куда.
А казаки Ермака Тимофеевича – русские, немцы, литовцы, татары – спокойно делали свое дело:
– Заряжай. Целься! Пли!!!
Желто-голубое, шитое золотом знамя Ермака с изображением льва и единорога победно развевалось над опустевшей засекой.
Глава II
Осень 1582 г. Кашлык
Остяцкие сказки
Стены ханской столицы и впрямь оказались подгнившими, кое-где и вообще торчали дыры, правда, вал казался высоким, и если б в осыпавшихся местах с уменьем расположить пушки, то…
– Не, атамане, – покачал головой отец Амвросий, словно бы подслушавший мысли идущего рядом Ивана. – Вряд ли б тут и пушки помогли. Тем более пороха-то у Кучума и в самом деле не было – ты слыхал, чтоб татарские пушки палили?
– Нет.
– Вот и я не слыхал.
Богатый город Кашлык, столица сибирского ханства, после разгрома татарской рати и бегства правителя лежал у ног победителей, словно готовая на все гулящая девка. Часть жителей ушла вместе с остатками войска, но большинство осталось, надеясь, что «проклятые урусуты» все же окажутся не такими демонами, как их описывали биричи Кучума. Тем более – хан сбежал, войско сбежало, и что же – дом, имущество нажитое вот так вот запросто бросить? Хорошо тем, у кого злато да серебро имеется: сунул в мешок да на коня – в степи, богатому везде хорошо, как, впрочем, и нищим побирушкам – этим вообще все равно, где и под кем жить, какая разница? Да и защищать нечего. А вот тому, кто не такой уж бедняк, но и не богатей, не уважаемый всеми купчина – торговец мехами и людьми, не витязь благородный? Дом, семья, небольшой земельный надел, мастерская? Это все здесь оставить? А на новом месте что? Вот потому-то и не ушли люди, попрятались пока, выжидали – понимали: грабеж поначалу будет жуткий, как не быть?
Это и казаки понимали – за тем и пришли. Головной атаман Ермак Тимофеевич, по обычаю, отдал город на разграбление на три дня, однако предупредил, чтоб особо не увлекались и на ночь обязательно уходили в разбитый на берегу Тобола лагерь, к стругам, под защиту пушек и выставленной стражи. Еще бы, казаков-то (если считать с немцам, литовцами и татарами) меньше тысячи было, а в Кашлыке – раз в шесть, семь населенья больше осталось. Правда, сейчас местных терзал страх, да и воевать они не умели – все не воины, простые горожане, – и тем не менее, случись что из ряда вон – могли б и подняться, массой одной задавили
А город оказался богатым – с просторной речной пристанью, полной мелких судов, с широкими, мощенными деревянными плахами улицами, с крепкими, сложенными из толстых бревен домами, с украшенными голубыми изразцами мечетями.
– Красивый город, – поглядев на ярко-голубой купол, промолвил Иван. – Богатый, большой. Теперь наш будет!
Священник согласно кивнул:
– Наш. Кашлык – это значит «городище», «город», иначе еще Искером зовут, что по-татарски значит «Старая Земля».
– А Сибиром его почему прозывают?
– От народа древнего, что когда-то здесь жил. Тот народ сибиром звался.
– Понятно, святой отец.
Наверное, лет пять уже Иван Еремеев был знаком с отцом Амвросием, и все пять лет искренне восхищался его познаниями буквально во всех областях! Несмотря на свое подвижничество, священник никогда не чурался знаний, всегда с любопытством расспрашивал торговцев и пленных, изучал языки, а как толковал Святое Писание! Любо-дорого было послушать.
Сейчас Иван с отцом Амвросием направлялись в восточный район города, что был отдан их отряду и немцам, как говорится, «на раздрай». С утра оба явились на совет к Ермаку Тимофеевичу, где присутствовали все атаманы с помощниками, там и подтвердили, что Кучум вместе с войском позорно бежал в степь, бросив на произвол судьбы свою столицу.
Что ж, туда ему и дорога, нехристю, а столицу нужно прибрать к рукам – город богатый. Там же, на Совете, решали: не остановиться ли здесь, в Сибире, на зимовку, ведь на дворе-то стояла глубокая осень, хоть, по здешним приметам, и теплая, да по утрам уже были заморозки, неделя-другая – и реки покроются льдом. Спорили до хрипоты. Иван Кольцо призывал идти дальше, покуда совсем реки не встанут, Матвей Мешеряк хотел уйти зимовать в Чинги-Туру, еще прозываемую Тюменью, а кое-кто даже намеревался уговорить головного атамана вернуться в острог, к Камню, и переждать зиму там, в спокойном обжитом месте. Ни к чьему мнению Ермак Тимофеевич пока не прислушался – думал.
…А город между тем грабили. Грабили весело, с шутками, смехом, и – как и наказывал атаман – без особого зверства. Девок, конечно, выволакивали за косы, пускали на круг, ну так это понятно: святое право победителей! Так же и добро: в брошенных домах – дворцах целых! – было чем поживиться, да и в не брошенных… Двое немцев в куцых камзолах и беретах с перьями, хохоча, выгнали с одного двора баранов, похоже взятых не просто так – палаши-то наемники не вытерли, и по ножнам стекала, капала кровь.
– О, герр Иоганн! – узнав Ивана, приветствовали немцы. – Не хотите ли к нам, на бережок? Сейчас баранов зажарим, притащим красивых дев. К тому же наш капитан Ганс отыскал местный шнапс!
– У татар есть шнапс? – удивился отец Амвросий. – Скорее, это просто арька из забродившего кобыльего молока.
– Может, и из молока, – ухмыльнулся в усы немец. – Но забирает не хуже шнапса!
– А что за капитан Ганс? – уже отойдя, оглянулся Еремеев. – Штраубе?
– Он самый, герр Иоганн! Какой еще есть у нас капитан?