Земля
Шрифт:
— Не получается… он умирает… Я пожертвую своей Ба… спасем его… другого пути нет… Владыка Кхрог, не надо… мы можем потерять вас обоих… Нет, пришло время заплатить долг…
Тьма резко отступила после того, как в архидемона влили неимоверное количество Ба, исулхешцы называли это жизненной силой, чего Нахату так не хватало. Когда энергии оказалось достаточно, бывший бог почувствовал облегчение — слияние с новым тело прошло успешно. У лежащей в саркофаге мумии гибрида огра и человека глазницы вспыхнули синим светом, демон попытался сделать вдох, но не получилось. Лишние органы личи в процессе мумификации вырезали, оставив кости да пропитанные алхимическими составами сухожилия. Теперь Нахату ближайшие столетия предстоит провести в образе жуткой мумии, наделенной жалким подобием жизни. Демон медленно поднялся из саркофага, руки и ноги очень плохо слушаются,
Вокруг неподвижно стояли худые восемь фигур жрецов–личей в остатках колдовских одеяний, они вбирали Силу из окружающего пространства и отдавали ее архидемону. По идее их должно быть девять, но один из личей лежал на каменном полу, превратившись в обычный труп.
— Что с королем? — потребовал объяснений Нахат, хотя ему и так догадывался. Услышав зов повелителя, остальные жрецы склонили головы.
— Хозяин… он отдал свою жизнь, чтоб спасти вас. Мы пытались отговорить его…
Демону было странно слышать это от тех, кого полтора тысячелетий он держал в рабстве.
— Почему он сделал это? Вы же могли освободиться от моей власти? Почему не дали мне кануть в небытие?
Личи колебались с ответом, но вскоре один из них осмелился дать ответ:
— Ты наш вождь… без тебя мы ничто… Владыка Кхрог хотел покоя и он получил его…
— У нас появилась серьезные проблемы, уважаемый Совет.
— В чем дело?
— Темная Мать явилась на Элетаан.
— Как… не может быть… Ветвь Лин не ее владения… зачем она пришла, — личей, даже несмотря на их неживую сущность, пробрало до глубины их искалеченных душ. — Хозяин, ты поможешь нам?.. Таким как мы нет пощады…
— Можете быть спокойны, богиня надежно заперта в моей ловушке глубоко под землей. Думаю, она очень нескоро вырвется на волю.
***
Четыре года назад.
Республика Техас, Бриджпорт, частное владение, точное местонахождение засекречено.
Ишта приходила в сознание медленно. Её голова была подобна котлу с кипящей смолой. Что–то вязкое и донельзя горячее неприятно плескалось и переворачивалось внутри черепа. Она попыталась сделать над собой хоть какое–то усилие, но снова провалилась в черноту. Когда Ишта снова пришла в себя и попыталась открыть глаза, это получилось далеко не сразу. Повернувшись лицом вверх, она широко открыла глаза. В глазах троилось, зрение ну никак не хотело приходить в норму и фокусироваться на чём–либо. Ишта лежала на мягкой, застеленной белым постельным бельём односпальной кровати в небольшом помещении. Оглядев комнату, Ишта обнаружила два небольших окна под потолком. В рамы было вставлено мутное стекло, пропускающее рассеянный свет. У стены стоял продолговатый стол со стулом. Стол как и стул имел закруглённые углы, стол был прикручен к полу и стене. Ишта попыталась приподняться на кровати, и чуть было не потеряла сознание — голова страшно кружилась. Прилагая все внутренние силы, чтобы не провалиться в забытье снова, Ишта поднялась, опершись руками на мягкий матрац, и теперь пыталась понять, что происходит, где она и сколько пробыла без сознания.
Вдруг изнутри её как будто ударило тупым тяжёлым предметом. «Я в плену у шилао!» — наконец–то дошло до Ишты. Она начала вспоминать все события последних дней, и от нахлынувших воспоминаний, помноженных на всю гамму чувств, рвотный спазм вывернул её наизнанку. Тут же дверь в помещение, в котором стояла кровать с сидевшей на ней пленницей вошли двое странно одетых хуманов с оружием, которое они тут же направили в сторону девушки. За шкафотелыми сотрудниками вошёл смуглый хуман–уборщик и начал старательно вытирать рвотные массы шваброй. Когда он закончил и покинул помещение, сразу же в дверном проёме нарисовался элегантно и вместе с тем просто одетый хуман с неприглядной внешностью. Всё что про него можно было запомнить, это, пожалуй, то, что он был не молод, то что он обладал отменными манерами, и имел под своим
— Ну — Сказал шилао в костюме. — Как вы себя чувствуете? Эффект от наших препаратов пройдёт у Вас быстро. Если Вы не возражаете, наш врач Вас осмотрит и сделает укол, если таковой будет нужен.
Шилао говорил на понятном Иште языке, хоть и с акцентом, что несколько обескураживало. Ишта глянула на охранников и поняла, что спорить не стоит. Их внешний вид производил определённое впечатление и не давал ни на секунду усомниться в их профессиональной принадлежности. Хоть она и была готова обрушится на искажённых с праведным гневом и попытаться причинить хоть какой–нибудь вред, но это было бы глупо и бессмысленно. У неё не хватило бы сил. Ишта поняла, что сейчас следует повиноваться и вести себя тихо.
Завершив осмотр, врач отрапортовал: " — Намного лучше, чем я ожидал. Очень скоро наша пациентка придёт в норму.»
— А теперь, леди, подставьте сгиб вашей левой руки, вот так, да.
Ишта испугалась, когда этот шилао с проседью в волосах и ловкими гибкими, как лапки паука пальцами достал шприц и начал заполнять его жидкостью из ампулы, но сделала, как он сказал. Хотя память о допросах намертво врезалась в её мозг, и вид шприца по началу вызвал у неё животный ужас. Однако, шилао в белом халате быстро и почти безболезненно и сделал укол.
— От этого Вам станет лучше, поверьте. Ватку держите вот здесь некоторое время, не отпускайте. Ну что ж, у меня пока всё. — Сказав это, белохалатный паук незаметно выскользнул за дверь. Ишта только после этого поняла, что врач тоже хорошо говорит на её языке.
— Через пару дней, когда вы будете чувствовать себя должным образом, я навещу вас снова. Мне с Вами многое нужно будет обсудить. — Сказал загадочный шилао в костюме из серой ткани, и так же исчез из помещения, как до этого сделали уборщик и врач. Последней вышла охрана и заперла за собой дверь.
Ишта действительно стала чувствовать, как тяжесть и боль уходят из её тела, а мысли становятся быстрее. Но вместе с этим в памяти всплывали всё новые и новые подробности её пленения и допроса. И от этих воспоминаний ей наоборот становилось только хуже. Она вспомнила, как после двух дней бессмысленной борьбы с демоническое зельем, оно всё же развязало ей язык. И она рассказала всё, что знала о богах Пантеона, о Хранителе, об Элетаане и о том, что узнала от Видящего. Ишта, подобно маленькой девочке–дурнушке выболтала шилао всё до последней крупицы информации. Более того: Ишта рассказала о том периоде жизни, про который не рассказывала никому и никогда, о тех далёких днях, когда она ещё не стала Посланницей. Страх внутри неё начал расти с осознанием этого, и постепенно сжимал ей горло. Она снова была совсем одна в этом мире и теперь полностью понимала, насколько вымотана и опустошена, совершенно беззащитна перед чужаками. Они просто вошли в Генакис, один из крупнейших городов Элетаана, как в свой собственный дом и просто похитили её, будто в праздный день срезали кошель с ремня зазевавшегося богача–обормота. И особенно, не прилагая усилий, высосали её досуха. Как жалко, что нельзя было вызвать небесные Легионы. Уж они бы испепелили чужаков и стёрли само упоминание о них в истории. Хранителя больше нет, а Душа Мира почти умерла. Горло Ишты снова сдавило, как удавкой. И она дала волю слезам, чего не делала, похоже, целую вечность. «Ничего," — думала она — «ничего ещё не потеряно. К'тал рано или поздно всё узнает, и тогда он сотрёт искажённых шилао с лица Элетании. А потом уничтожит тот мир, откуда они пришли, и станет так, будто они никогда и не существовали. Пусть даже заодно он сотрёт и меня, я больше не хочу жить.
Когда тот самый «серый человек» вышел в коридор, доктор уже ждал его и сгорал от нетерпения. Он очень хотел обсудить полученную информацию.
Вместе они пошли по коридору по направлению к административной части здания.
— Как вам «пациентка»? — Задал доктору вопрос «серый человек», посмотрев на него своим проницательным взглядом.
— Первый раз сталкиваюсь с чем–то подобным. «Дренаж» на неё подействовал весьма положительно, конечно. Но… Это невероятное упрямство, с которой она сопротивлялась сыворотке правды.