Земля
Шрифт:
— Ой, господин наш добрый, пожалейте нас, бедных, спасите нашу жизнь! Мы уже третий день голодаем! Как же мы можем ждать еще десять дней? Сделайте милость, не откажите в помощи!
Но сын Сон Чхам Бона был неумолим. Он самодовольно ухмылялся: перед этими зависящими от него людьми он чувствовал себя властным и сильным.
— Ну, чего ты ревешь? Да хоть всю ночь здесь проплачь, все равно ничего не получишь! «Голодаем!» Кто тебе велит голодать?.. Ну-ка, убирайся отсюда! Я одно и то же повторять не люблю!..
Жесток и безжалостен был отпрыск помещика Сон Чхам Бона — под стать японским колонизаторам. Никто не решался вступать с ним в спор: люди боялись впасть в немилость
Налоги выжимали из крестьян все, что у них было, и они брели из дальних глухих деревень в волость, чтобы встретить здесь лишь оскорбления и попусту потерять время, особенно дорогое в страдную пору. Это было похоже на то, как если бы человек отдал кому-нибудь принадлежавшую ему грушу, а потом стал на коленях умолять, чтобы тот бросил ему хоть объедки. Но этот пример не передает, конечно, всего трагизма жизни корейских крестьян: действительность была во сто крат тягостней.
Налоги росли с каждым днем. Даже в страдную пору уездная и волостная управы облагали крестьян непосильной данью. Каждый крестьянин обязан был поставлять властям несколько сот кванов [27] смолистых сосновых сучьев, несколько десятков кванов коры ясеня и липы, несколько кванов дикой виноградной лозы, пять кванов сушеных госари и доради [28] , несколько кванов лечебных растений: бокрен, ченчун, санса. И это еще не все! В поставки входили: конопля, стручки клещевины, перец, чеснок, куры, яйца, свиньи, волы, мешки, веревки из рисовой соломы, котлы для производства древесного угля и даже соломенные башмаки.
27
Кван — около 4 килограммов.
28
Госари, доради — съедобные растения.
Японцы ввели налог на дочерей, работавших на городских предприятиях. Желая облегчить налоговое бремя, крестьяне, у которых были дочери, старались поскорее выдать их замуж.
Крестьян то и дело мобилизовали на всякого рода работы, надолго отрывая их от хозяйства; призывали в так называемую «армию помощи родине».
Властями был издан однажды приказ о поголовном истреблении собак в Корее. И по деревням, по проселочным дорогам начали шнырять живодеры в поисках уцелевших собак.
Корейская земля, все ее природные богатства, домашние животные, растения и даже дикие звери были подвластны жадным захватчикам, дравшим семь шкур с живого и мертвого.
Привольно жилось лишь японским холуям, сельским и квартальным старостам: им выдавались специальные пайки и денежные награды, они были вовсе освобождены от налогов. Особо «отличившиеся» получали звание «передовых старост». И они лезли из кожи вон, стараясь угодить своим хозяевам. А жертвами их рабского усердия снова оказывались простые крестьяне.
Ободрав крестьян как липку, японцы обещали выдавать им по карточкам продовольственные пайки. Но это был сплошной обман. На бумаге — все жители Кореи могли получать продовольственные карточки. На деле — продовольствием обеспечивались в первую очередь прояпонские элементы, а сельским жителям сплошь и рядом отказывали в пайках. Да и из рабочих далеко не все могли воспользоваться карточками. Получалось так, что сытый ел в три горла, а голодный был обречен на верную смерть.
Если бы Пак Чем Ди лебезил перед японцами и угождал им, он наверняка пришел бы домой не с пустыми руками.
Нередко
На северной окраине Бэлмаыра жил бедный крестьянин Ко Се Бан. Он арендовал у Сон Чхам Бона жалкий клочок суходольной земли. Земля эта не могла прокормить семью, и Ко Се Бану приходилось батрачить у богатых хозяев. Наступил июль, самый тяжелый для крестьян месяц — «месяц голода», как называли его в деревнях. К этому времени у крестьян ничего уже не остается от прошлого урожая, а до нового еще далеко. Кое-какие ранние злаки, которые удавалось собрать крестьянам, приходилось целиком отдавать в уплату налогов.
Попав в беду, Ко Се Бан попытался наняться к кому-нибудь в батраки, но в его услугах никто не нуждался: в эту пору мало кому требовалась рабочая сила.
Молодая жена и малолетние дети Ко Се Бана, опухшие от голода, уже несколько дней неподвижно лежали на кане [29] .
После долгих раздумий Ко Се Бан решил сходить к писарю Сону, который ведал в волостной управе выдачей карточек. Выслушав Ко Се Бана, Сон дал ему понять, что он мог бы, конечно, выдать карточки, но только в том случае, если Ко Се Бан оценит его, Сона, усердие…
29
Кан — система отопления, использующая тепло кухонного очага с помощью разветвленного дымохода, который проходит под домом. Верх кана обычно оклеен промасленной бумагой, покрыт цыновками и служит полом в корейских домах.
Вернувшись из волости домой, Ко Се Бан захватил свинью, которую он держал про черный день, и отвел ее на рынок. Продав свинью, он купил на закуску мяса и водки для Сона. Получив взятку, Сон выдал, наконец, Ко Се Бану карточки. Как бедняга обрадовался тому, что он сможет принести в дом хоть немного риса!
Но когда он явился на продовольственный пункт, сын Сон Чхам Бона вытаращил на него глаза.
— Ну, люди, видать, совсем потеряли совесть! Ты ж арендуешь землю да еще батрачишь. Что у тебя, денег нет? За каким чортом ты сюда пришел? Ступай, ступай отсюда, нет тебе никаких продуктов!
Ко Се Бан опешил от неожиданности. Несчастье свалилось на него как снег на голову. Он понял, что пайка ему не видать, и, понурив голову, отправился домой…
А как уговаривала его жена не продавать свинью… Ведь это было все, что у них оставалось. Последняя их надежда, последнее подспорье. Жена заботливо выхаживала свинью: если бы они получили от свиньи поросят, то смогли бы продержаться некоторое время и без карточек…
Но этот проклятый писарь Сон спутал все карты! Придя от него, Ко Се Бан начал с жаром убеждать жену, что свинью необходимо продать. Можно ли думать о будущем, если они вот-вот умрут с голоду!..
Жена возражала Ко Се Бану, но он стоял на своем. И ей пришлось уступить мужу, уверявшему ее, что уж кто-кто, а он-то сумеет добыть карточки, и тогда они будут обеспечены.
И вот — ни свиньи, ни продуктов…
Ко Се Бан побежал к писарю и рассказал ему о случившемся. Писарь только руками развел: что же он может сделать, если Ко Се Бану отказали на продовольственном пункте? Куда только девалась самонадеянность писаря Сона, его похвальба и уверения, что он-де все может, что все зависит только от него! Видно, эту самонадеянность следовало подогреть новыми подношениями, да денег у Ко Се Бана больше не было.