Земля
Шрифт:
Он сунул японца вниз головой в ступу водяной мельницы, прикрутил его веревками — и был таков!
Не забреди сюда случайный прохожий, пришлось бы полицейскому распрощаться с жизнью.
После этого случая на железной дороге в Алмазных горах, по которой ходили электропоезда, кто-то согнул в дугу рельс. Полицейские сразу смекнули, что и тут дело не обошлось без Цой Чир Сена, и порядком струхнули. Они теперь даже нос боялись сунуть туда, где действовал Цой Чир Сен, и помышляли только о том, чтобы панические слухи о подвигах «разбойника» не расползались дальше.
Цой Чир Сен не был разбойником. Он восстал против японских захватчиков и богачей. Все добро, добытое им, он делил
Как ни старались японские полицейские расставлять всюду свои сети, народ не выдавал Цой Чир Сена.
Закончив рассказ (он услышал его в Чхорвоне, когда был там у своей тетки в гостях), Тю Тхэ Вон со смехом обратился к Куак Ба Ви:
— Может, ты и есть тот самый Цой Чир Сен? Только под другим именем скрываешься?
— Ловок ты языком молоть! Кто ж это согласится менять свое имя?
— А что ж тут такого? — возразил Тю Тхэ Вон. — Ведь до освобождения Кореи все носили японские фамилии.
— Ну, я — то, положим, не носил!
— Японцы не приставали к нам, потому что таких бедняков, как мы, они и за людей не считали.
— Так-то оно так; но ты-то все-таки умудрился взять себе японскую фамилию.
— Я? Что ты! Это мне родственнички навязали! Свою фамилию Тю мы переменили тогда на Дюпон! Комедия!
— Как же, помню, — ввязался в разговор Пак Чем Ди. — Всех твоих родственников тогда затаскали в полицию! Начальник нашего полицейского отделения, — ну, этот, как его… Старый пес — вызвал, значит, к себе всех этих Тю и принялся их распекать: «Ах, вы, — говорит, — такие-сякие, да вы знаете, что обозначают эти иероглифы: Дюпон? «Красное» — вот что они значат! А у кого красный цвет в почете?.. У русских!.. Так какого же чорта вы выбрали себе такую фамилию?» Ха-ха-ха! Ведь так было?
— Что греха таить, так оно и случилось… Меня тоже вызывали к этому Старому псу — Нодяки. Пристал он ко мне с ножом к горлу: «Тебе известно, что обозначает красный цвет?» Я подумал малость да и говорю: «Нет, неизвестно». Ведь скажешь, что известно, — не сносить головы! Ну, тут он на меня как накинется: «Врешь, собачий сын, не можешь ты этого не знать, сволочь ты этакая!» Я, конечно, взмолился: «Да откуда же мне, темному человеку, знать все это? Да разрази меня гром на этом месте!» Нодяки рычит: «Как так, откуда! Это каждому школьнику известно! Это цвет государственного флага России! Понял, дурак?!» Я низко поклонился и сказал: «Спасибо, ваше превосходительство, теперь буду знать». А он, знай, свое твердит: «Все вы коммунистической заразой пропитаны! Ишь, что надумали: взять для фамилии такие иероглифы!» И смех и горе! Порядком струхнул я тогда.
— Ты правильно ему сказал, что ничего не знаешь… А не то затаскали бы! — усмехнулся Ко Сен До.
— Да уж хватил бы горюшка! Но я до конца на своем стоял: у нас, мол, и детей-то нет, которые в школу ходят. Ну, он меня и отпустил. А окажись в нашей семье хоть один школьник, не миновать беды!
Тю Тхэ Вон горько рассмеялся. Быль, рассказанная им, и смешна и печальна.
Многое пришлось претерпеть крестьянам от японских колонизаторов. К каким только злодействам и жестокостям не прибегали японские захватчики! Стараясь выслужиться перед своими хозяевами, не отставали от них и корейские полицейские. Порой им удавалось даже перещеголять японских самураев в своих зверствах. В холуйском рвении они на все были готовы. Особенно бесчинствовали они в таких глухих местностях, как Бэлмаыр. Слов не хватит, чтобы описать все, что они творили.
При японцах был здесь полицейским некий Ли Сун Са. Он был настолько свиреп и жесток, что
Читателям следует теперь поближе познакомиться с Тю Тхэ Воном. Он был когда-то середняком. Несколько лет назад на него свалилась беда: пал рабочий вол. Но, как говорится, беда не приходит одна: в том же году у него умерла мать! Пришлось истратиться на поминки. И нужда заставила его продать землю.
Проклиная горькую судьбину, покинул Тю Тхэ Вон родной очаг и пошел странствовать по белому свету. И везде видел он одно и то же: всюду крестьянам жилось одинаково трудно.
Бродяжничество, известно, только портит человека. И Тю Тхэ Вон взял себя в руки — вернулся домой. Произошло это лет за пять, за шесть до освобождения Кореи.
Стал Тю Тхэ Вон арендовать землю. И, конечно, еле-еле сводил концы с концами. Только после земельной реформы получил он землю.
Тю Тхэ Вон — человек медлительный, неповоротливый. Частенько одолевала его лень. Найдет настроение — работает напористо, с азартом, с ловкой ухваткой. А потом остынет, и работа идет у него медленно, вяло. Односельчане считали его лентяем.
Был у него приятель, Ко Ин Хо: полная ему противоположность. Этот мог работать день и ночь!
Приятели любили подтрунивать друг над другом. Вот и сейчас, за свадебным столом, разгорелась у них словесная перепалка.
— Правду говорят, у лентяя от работы брюхо болит, а примется за кашу — каша горит, — усмехнулся Ко Ин Хо. — Эх, и любишь же ты на еду приналечь! А ты бы работал побольше, а ел поменьше!
— Ах, ты, медведь! Кто бы говорил, а ты помалкивал, — не остался в долгу Тю Тхэ Вон. — Тебя послушать, так на работе сдохнуть надо.
— А ты без труда норовишь прожить? Ну, значит, ты лодырь и есть! — не отставал Ко Ин Хо. — Люди в поте лица трудились, спину в три погибели гнули и то не могли есть досыта! А тебе бы работу полегче, а еду посытней. Умник какой нашелся!
— А ты как думаешь? Чтобы не надорваться на работе, мозгами шевелить надо. Помещики, вон, палец о палец не ударяли, а жили, как в раю.
— Вон ты куда загнул! Так то ж когда было? И на помещиков нам не к лицу оглядываться! По-моему, тот, кто не живет своим трудом, — плут и мошенник!
Кан Гюн решил, наконец, рассудить приятелей.
— Каждый из вас по-своему прав. Чем больше трудились рабочие и крестьяне при старом строе, тем выше были прибыли капиталистов и помещиков. Совсем не работать — умрешь с голоду, а работать, значит — обогащать тунеядцев. Вот и крутись тут, как знаешь! Нынче же у нас все поставлено по-новому. И тут прав Ко Ин Хо.
— Верно! — сказал председатель сельского народного комитета. — В старое время работали на помещика, а не на себя. Теперь — другое дело. А у нас еще и сейчас кое-кто по старинке работает. Не хотелось бы мне за глаза плохое о ком-нибудь говорить. Но вот возьмите вы Сен Ба Ви. В семье три хороших работника: отец да два сына. А работа у них не ладится! И пахоту и уборку они самыми последними кончают. Скажете, ленятся они? Нет. В работе отдыха не знают. Но не хватает им уменья. То, что нужно сегодня сделать, они откладывают на завтра, а то, что и завтра успелось бы, — норовят кончить сегодня. Все у них вкривь да вкось идет. А есть у нас и такие, которые умеют работать с задором, с толком, да только начинают порой лодыря гонять! По-моему, хорошо бы, — председатель усмехнулся и погладил бороду, — таким различным людям сложить свои трудовые качества вместе да поделить их пополам.