Земляки

Мулярчик Анджей

— Мама, да что же это вы! Ведь вы в своем доме!

— Чтой-то это за дом, в нем даже печки нету! — Она критически оглядывает современную, блестевшую эмалью и никелем газовую плиту. — Ой, вовремя господь бог моего Кацпера прибрал, а то бы ему, бедному, и полежать негде было. Испечь она, поди, испечет, эта плита, а где на ней спать?..

Со двора вбегает Витя. Увидев глобус, он осторожно берет его в руки, робко гладит — глобус вертится. Витя приходит в неописуемый восторг. Бережно неся находку над головой, он выскакивает

на двор.

— Тять, глядите, чего я нашел! А мы где тут вертимся, а?

Казимэж старательно рассматривает глобус и, пытаясь найти на нем городок, в котором они находятся, водит пальцем по голубой жилке реки, медленно читает по слогам названия: «Одер», «Оппель»…

Солдат, высунувшись из кабины, весело спрашивает:

— Ку, показывай, хозяин, куда на Берлин ехать?

Казимеж растерянно разводит руками.

— Вот так так, — хохочет солдат, — целый мир в руках держит, а главной дороги не знает!

— На Берлин все дороги хороши, поехали! — командует шофер, запуская мотор.

— Стой, погоди! — спохватывается Казимеж. — А спирт-то! Я такой человек: договор дороже денег! Получай за труды!

Отлив из бидона спирт в подставленные фляжки солдат, он ждет, пока грузовик уедет. Потом, посмотрев в бидон, Казик взвешивает его в руке и сокрушенно вздыхает:

— Вот и кончается наш капитал…

Вдруг, как бы очнувшись, Павляк сердито кричит на сына:

— А ты чего ждешь? Ну-ка, марш на крышу, вешай флаг!

Витя кинулся в дом, схватил со стола белую скатерть, оторвал от нее полосу, порывшись в мешке, нашел красную наволочку и, оторвав от нее такую же полосу, как от скатерти, быстро связал углы обеих полос. И вот он уже на крыше, а отец, задрав голову, покрикивает на него снизу:

— Выше бери, выше… на самый верх давай! — А когда Витя укрепил палку с красно-белым флагом, интересуется: — Ты чего видишь оттуда, а?

— Я тут как на корабле, тятя! — радостно кричит Витя, озираясь по сторонам, словно и на самом деле стоит на капитанском мостике.

— Одурел ты, что ли? — злится Казимеж. — Где ж тут море?

— Море не море, а тишина кругом и никогошеньки нигде нету! Ни дымочка не видать! А вон там блестит чего-то… Никак, речка!

— Знать бы хоть, как она называется… — вздыхает вышедшая во двор Марыня.

— Велика беда! Ежели что, так мы и сами ее по-своему прозовем, — спокойно отвечает Казимеж.

— Ой, тятенька, куда ж мы заехали! А может, это уже не Польша? — растерянно спрашивает сверху Витя.

Он продолжает внимательно осматриваться вокруг и вдруг испуганно замирает: по другую сторону забора собралась вся семья Каргулей.

Они стоят молча, выжидающе глядя на своих бывших соседей. Марыня, испуганно прижавшись к мужу, начинает всхлипывать:

— Не хочу я зде-есь рожа-ать…

Над забором возвышается фигура высокого, плечистого Каргуля. Марыня, не отрывая от него глаз, пятится назад. Витя наблюдает за ними сверху,

готовый в любую минуту спрыгнуть на помощь.

Павляк и Каргуль стоят друг против друга, молча меряясь взглядом. Тишина повисла в воздухе. Первым ее нарушает Казик, который делает шаг вперед.

— А ну-ка, подойди к забору.

— Это зачем еще? — подозрительно спрашивает Каргуль.

— Подойди, как и я подхожу.

Казик направляется к забору, разделяющему оба двора. Каргуль, хоть и не без колебания, делает то же самое.

— Подошел, ну и что?

Казик медленно стягивает с головы шапку.

— А теперь сыми шапку, как я снял.

— А на что это мне шапку сымать? — не спуская с Павляка подозрительного взгляда, спрашивает Каргуль. — По какому такому случаю?

— А по такому случаю, что мы наше странствие в землю Ханаанскую закончили и что надо было войне с фашистами быть, чтобы и мы мир заключили… — Голос Казика дрожит от волнения. — Плачь, Владек, не стыдись, я и так твоих слез не увижу, потому как и сам плачу…

— Казимеж! — рычит басом Владек и, распахнув руки для объятия, бросается к Казику.

— Владек! — взвизгивает Казик и падает на могучую грудь Каргуля.

Все плача обнимаются: Казик с Владеком, Марыня с женой Каргуля, бабка Леония прижимает к своей сухой груди двух запутавшихся в ее длинной юбке маленьких каргулят. И только Витя стоит, не смея обняться с Ядькой — старшей дочкой Каргулей и своей ровесницей, хорошенькой девушкой лет шестнадцати. Ядька первой бросается к нему и, рыдая в голос, прячет лицо на его груди.

Между тем невысокий забор, поверх которого происходит братание, не выдерживает: доски, громко крякнув, валятся на землю, вместе с ними падают, не разнимая объятий, люди…

Услышав о примирении с Каргулями, «американец» не в силах поверить этому. Крепко прижимая к груди завернутую в одеяло Аню, он смотрит на брата расширенными от ужаса и гнева глазами.

— Как ты сказал — Каргуль?

— Точно, — спокойно подтверждает Казимеж.

Оба Павляка долго молчат, взирая друг на друга, как злейшие враги.

— Ты… с Каргулем… обнимался? — наконец выдавливает из себя Яська и подходит к брату так близко, что тот, не желая отводить глаз от его лица, вынужден теперь задрать голову вверх.

— Точно, Яська, с Каргулем…

— С тем самым… какого… я тогда… — Яська настолько оглушен и потрясен услышанным, что слова застревают у него в горле.

— С тем самым, который теперь тебе кланяется, — говорит Казик, оборачиваясь назад.

На соседнем дворе, окруженный семьей, стоит по-праздничному одетый Владислав Каргуль. Когда Яська поворачивается в его сторону, Каргуль неуверенно улыбается и снимает с головы шляпу. Подойдя ближе к забору, он протягивает приезжему руку со словами: «Как поживаешь?» Джон, однако, молчи поворачивается к нему спиной.